Состязание в непристойностях - читать онлайн книгу. Автор: Иван Жагель cтр.№ 44

Подошел наконец лифт, и из него вышло человек пять. Сразу поднялся крик, Калачникова стали оттаскивать от продюсера, но это было бесполезно. Пальцы Петра сцепились вокруг вражеской шеи мертвой хваткой, как пасть бульдога. Нет сомнения, что на глазах у всех совершилось бы убийство, но внезапно с Калачниковым что-то произошло.

Он зашатался, замычал, схватился за грудь и сначала опустился на колени, а потом вообще упал на пол. Та самая невыносимая боль, прихода которой Петр так боялся все последние дни, заполнила его грудную клетку. Суча руками и ногами, он жадно глотал воздух, пытаясь насытить кислородом кровь, но сама кровь уперлась где-то в артериях в непреодолимую преграду. В глазах у Калачникова запрыгали красные мячики, его сознание отключилось, и он уже не слышал, как сразу несколько голосов стали громко кричать, чтобы вызвали «скорую помощь».

Даже не вставая с кровати, Калачников видел из окна своей палаты большой парк, вплотную примыкавший к больнице. По утрам между деревьями клубился туман, и ему представлялось, что это дремучий лес, но как только поднималось солнце, пейзаж становился веселее, а уже прихваченные кое-где желтизной листья отливали в ярких лучах золотом. Парк защищал больных от шумов большого города, и, просыпаясь ночами, Петр поражался ватной тишине, казалось, просто невозможной в мегаполисе. Покой действовал на него умиротворяюще, и он чувствовал себя почти счастливым: вернувшись с того света, люди обретают способность радоваться даже самым простым вещам.

В больнице Калачников находился уже несколько дней. За это время он сдал множество анализов, а его внутренности изучили с помощью различных хитроумных приборов. Только сегодня, в воскресенье, было немного поспокойнее — ни врачебных обходов, ни процедур. Лишь утром дежурная сестра занесла ему какую-то таблетку, затем он позавтракал и еще немного подремал. Да и что ему было делать?!

Правда, в индивидуальной палате Калачникова, расположенной в особом крыле больницы и стоившей, как номер дорогого отеля, имелся телевизор, но Петр его не включал — не хотел нарваться на какую-нибудь глупость о себе. Отрубил он и свой сотовый телефон. Кто мог ему позвонить — Лев Дурманов? Позвонить и сказать: мол, мы тут подумали, посовещались и, чтобы поддержать тебя в трудную минуту, решили отдать тебе место ведущего в «Волшебном колесе»? Ха-ха-ха! Нет ничего глупее, чем обманывать себя: после драки с продюсером у Петра не осталось на телевидении никаких перспектив.

Из дремы Калачникова вывел легкий стук в дверь. Он встрепенулся, повернул голову и увидел заглядывавшую в палату Волкогонову.

— Можно? — настороженно спросила она. — Я, кажется, разбудила тебя?

— Ерунда, я не спал. Заходи, — сказал Петр, несколько суетливо садясь в кровати и пряча не совсем свежий носовой платок, лежавший на тумбочке.

Они не виделись с тех пор, как поругались после программы «Поставь свой рекорд». Однако не было и дня, не было и часа, когда бы Калачников мысленно не спорил с Волкогоновой, не доказывал ей что-то. Попав в больницу, Петр, возможно, и позвонил бы Марине, но тот факт, что втайне от него она встречалась с Дурмановым и вела с ним какие-то переговоры, сделал примирение невозможным. Даже самую страшную невольную ошибку можно простить, сознательное же, изощренное предательство — никогда!

Правда, где-то в глубине души Калачников надеялся, что, узнав о его недомогании, Марина сама прибежит к нему в больницу. Петр даже представлял, как она будет плакать на его груди и просить о примирении, но он, конечно же, останется непреклонным, с холодным достоинством отклонит все ее мольбы. Однако сейчас, когда она действительно появилась у него на пороге, Калачников растерялся.

Тем временем Волкогонова нерешительно вошла в палату, как-то осторожно ставя ноги, словно шла босиком через поле, заросшее колючками. Она тоже была смущена. Оглядевшись, Марина присела на стоявший рядом с кроватью стул, положив на колени принесенный с собой полиэтиленовый пакет, из которого выпирало что-то круглое — яблоки или груши.

Верхнюю одежду Марина, очевидно, оставила внизу, в раздевалке, и сейчас на ней были лишь серая клетчатая юбка и светлая блузка с низким вырезом, приоткрывавшим и ее ажурный лифчик, и два аппетитных смуглых полушария. Критически настроенный Калачников подумал, что люди перестали соблюдать дресс-код не только при посещении театра, куда заявляются даже в джинсах, но и во время визитов в больницу — месте скорбном, не предназначенном для веселья, для маленьких житейских радостей. Однако следующая его мысль была уже не такой добропорядочной: он увидел четко обозначившиеся под блузкой соски Марины, вечно находившиеся в каком-то эрегированном состоянии, и почувствовал, как его член тоже начал подниматься. Чтобы этого не было заметно через простыню, Петр согнул ноги в коленях.

— Ну как ты? — спросила Марина, прерывая тягостное молчание.

— Нормально.

— Что говорят доктора?

— Оказывается, в моих артериях полно каких-то склеротических бляшек, которые в любой момент могут меня окончательно доконать. Каждая из них способна сыграть роль пробки в горлышке бутылки.

— Я же тебя предупреждала… — обронила она.

— Мой лечащий врач считает, что медлить нельзя. Уже во вторник мне сделают операцию. Впрочем, операция — это громко сказано, — поспешил оговориться Калачников, хотя ему и хотелось выглядеть страдальцем. — Где-то в районе бедра мне введут специальный щуп, просунут его до самого сердца и прижмут все бляшки к стенкам артерий. После этого я опять буду здоров и смогу закончить все свои грешные дела.

Волкогонова сначала удовлетворенно покивала головой, радуясь благоприятным перспективам в борьбе с его болячками, а потом насторожилась:

— Закончить грешные дела? Что ты имеешь в виду?

— Я все-таки начищу рожу Дурманову!

Марина поморщилась, поерзала на стуле, но больше никак не отреагировала на его откровенный демарш. Калачникова это категорически не устраивало, ему хотелось скандала или хотя бы выплеснуть все то, что накопилось за последние дни у него на душе, и он спросил:

— Ты в курсе, что случилось у меня с нашим долбаным генеральным продюсером?

— Да.

— Откуда?

— Дурманов сам мне все рассказал.

— Мудро, очень мудро! Всегда выгоднее изложить свою версию первым, — иронично хмыкнул Петр и без паузы бросил: — Как ты могла?!

— Я не понимаю тебя…

— Как ты могла встречаться и вести переговоры с этим мерзавцем за моей спиной?!

В голосе Калачникова было столько неподдельного трагизма, столько душевной боли, что ему позавидовал бы любой из великих мхатовцев.

— У нас с Дурмановым была всего одна деловая встреча, и состоялась она ни за твоей спиной, ни слева от тебя и ни справа, — возразила Волкогонова.

— Но вы с ним часто созванивались, так?

Допрос Калачникова становился все более и более занудливым, изощренным, мелочным. Если бы какая-нибудь из его прежних пассий предъявила бы ему столько претензий, он бы выставил ее не задумываясь.