— Погоди, ты о чем говоришь, Александр Ильич? Какие клыки?
— Я говорю о взаимопонимании. Но вначале выскажу тебе несколько тезисов или положений. Применение воздушного десанта, равно как и спецподразделений, представляет собой сложный комплекс боевой деятельности. Подобная операция должна быть основана на четком управлении и взаимодействии между десантом, военно-транспортной и боевой авиацией и сухопутными войсками.
— Ты мне лекцию не читай, говори по существу. Я и без тебя это знаю. Сухопутные войска — это отряд Кавлиса, так?
— Совершенно верно.
— А боевая авиация — это гранатометы, которые, возможно, имеются у твоего майора. Не дури мне голову. Я еще раз тебе говорю: давай по существу.
— А я еще раз тебе напомню, Вадим: я сложа руки не сидел. Нельзя использовать в сложившихся обстоятельствах части ВДВ, а только их технику, если на то пошло, вертолеты. Или ты забыл, кто такой майор Кавлис? Он — заместитель командира бригады. Сейчас у него восемь человек, и мы просто обязаны скомплектовать группу поддержки «беркутами», его подчиненными, которые понимают друг друга с полувзгляда. Поэтому я и завел разговор о четком управлении и взаимодействии между десантом и сухопутными войсками.
— Сухопутным отрядом, — поправил его Осоргин. — Расписал ты все, как художник, так и вижу перед собой картину «Мишки на Юге». Кстати, предстоящая операция получила название «Юго-запад».
Головачев пожал плечами: не в названии дело.
Осоргин некоторое время молчал, уставив задумчивый взгляд на чернильный прибор, который ему подарили ко Дню чекиста.
— Допустим, я соглашусь, — наконец сказал он. — Но меня уже торопят, и сам я тороплюсь. Пока мы будем комплектовать... — Осоргин поймал насмешливый взгляд Головачева. — А ну, Александр Ильич, что там у тебя? — строго спросил он.
— Это не у меня. Ты сам приказал начальнику штаба держать «беркутов» в полной боевой готовности. Вот они и млеют в своих шкурах. Ждут приказа. Не сомневайся, боевую задачу выполнят. И еще как. Ведь это их комбриг сейчас в плену у Безари. Ох и злые «беркуты»...
— Ладно, ладно, не расходись. Я еще ничего не решил.
— Мое предложение тебе понравилось?
— Допустим.
— Тебе ведь не нужно согласовывать с начальством состав группы поддержки? Не нужно, по глазам вижу. А шанс спасти Орешина многократно возрастает. Ну, ты же ничего не теряешь.
— Повторяю: я еще ничего не решил.
— Ну так решай!.. Времени-то нет. Такую группу скомплектуем! В старом составе, матерые «чистильщики», прошли весь Северный Кавказ. Лучшие из лучших. Подразделение твоего ведомства. Чего тебе еще надо?
Осоргин покачал головой, пристально глядя на генерала.
На столе зазвонил телефон.
— Слушаю... Да, соедините. Аксенов на проводе, — сообщил он Головачеву. — Сам проявил инициативу. Беспокоится за родственника. Да, это Осоргин.
— Вадим Романович, — начал Аксенов, — у меня есть одно соображение. Только не знаю, понравится оно вам или нет. Однако вы сами сказали, что любой минимум информации по Николаю и его...
— Постарайтесь изъясняться покороче.
— Хорошо.
В течение полуминуты директор слушал следователя прокуратуры, записал что-то на листе бумаге.
— Согласен. Действуйте. Я позвоню ему. У нас с вами час разница во времени?
— Да, Вадим Романович.
— Значит, ровно в час Москвы пусть будет на месте.
— Спасибо. Всего доброго.
Осоргин положил трубку.
— Ничего определенного, Аксенов постарается выжать еще что-то, может быть, полезное для нас. Не без моей помощи, конечно. — Директор вызвал секретаря и вручил ему лист бумаги. — Ровно в час соедините меня по этому номеру.
— Все это хорошо, — заметил генерал, — но я вынужден вернуть тебя к прерванному разговору, который напрямую касался подразделения твоего ведомства. Что ты решил, Вадим?
Не говоря ни слова, Осоргин протянул Головачеву руку.
Генерал крепко пожал ее.
— Вот это другой разговор, Вадим. Сумеешь организовать спецрейс до Термеза?
— Ты меня спрашиваешь?
— Тогда организовывай.
— Слушаюсь, товарищ генерал-майор! — Осоргин скривил губы и отдал честь.
— Вольно. И свяжись с десантниками в Термезе, пусть оказывают полное содействие. Нам от них только вертолеты потребуются.
Директор тыльной стороной ладони потер подбородок.
— Три-четыре часа потеряем.
— Наоборот, выигрываем, Вадим, уверяю.
— Тебе легко рассуждать, с тебя не спросят. Кого ты рекомендуешь поставить во главе отряда?
— Старшего лейтенанта Аносова. Его заместителем — Равиля Яруллина. Я тотчас отдам им приказ по телефону.
— Я сам распоряжусь. Мне еще оперативную группу в Термез отправлять. Внесу кое-какие коррективы — не без твоей подачи — и в путь. Кстати, ты, Александр Ильич, можешь отправляться в Полярный, здесь тебе делать уже нечего. Все, что смог, ты уже сделал. — Осоргин посмотрел на лист бумаги перед собой, на котором было написано: «Алексей Ремез». — А кто этот Ремез? «Беркут»?
— Бывший. Два года назад или около того ушел со службы. Длинная история.
— Какая у него специальность?
Головачев пожал плечами:
— Не помню, что написано в документах, а так — разведчик.
47
Таджикистан, юго-западный приграничный район
Последние сутки прошли для Орешина не так мучительное. Хотя с новой силой нещадно ломило все тело и огнем жгло раны на спине, но вернулась уверенность, что с Анной и Вовкой ничего не случилось: они живы. Израненный мозг, уставший от страшных картин, начал исцеляться, когда Игорь внушил себе, что Безари лжет. И принял внушение на веру.
Нет, все живы. И Стас, и Николай.
Как договаривались, поехали скорым. Вовка любит без остановок. Выходит из купе, становится на откидное сиденье коленями и смотрит на пробегающие за окном деревья, дома. Дышит на стекло, рисует на нем замысловатые узоры, понятные только одному ему, глядит сквозь них, шарахается, когда мимо с огромной скоростью проносится товарный состав. И пытается сосчитать вагоны. Потом вбегает в купе.
— Папа! Семьдесят вагонов!
Невозможно на такой скорости посчитать вагоны, но маленький хитрец постоянно менял цифры: то у него шестьдесят восемь, то на два-три меньше.
— Вовка, а ты не врешь?
— Не, пап! Семьдесят раз в глазах мелькнуло!