Люби себя, как я тебя - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Добровольская cтр.№ 34

У них с папой в детстве была игра: в осадки.

Начиналось с того, что папа, лежа на диване и закрыв глаза, слушал, как мама вычитывала ему его очередную статью. Он делал замечания, мама помечала что-то и продолжала. Лера, замерев, ждала заветного момента, когда папа восклицал: да будет так! Это означало, что читка закончена. Тогда она срывалась со своего места и с криком «Осадки!» укладывалась папе на живот и ждала загадок.

«А что у нас это?» — спрашивал папа и начинал постукивать кончиками пальцев по Лериной спине.

«Дождь!» — кричала Лера.

«А что у нас это?» — Ладони папы мягко скользили по ней.

«Поземка!»

При этом Лера лежала уткнувшись лицом в папину грудь. Торчащие из распахнутого ворота волоски щекотали ей нос и губы. Это страшно нравилось Лере.

Еще она иногда спрашивала бреющегося папу: для чего тебе здесь борода? — и водила ладошкой по волосам на груди и животе. Папа смеялся: спроси у мамы. Мама тоже смеялась и говорила: чтобы хоть чем-то отличаться от женщины. Тогда папа бросал бритье и гонялся по комнате за мамой со словами: так, значит, это единственное отличие? стой! сейчас мы тебе покажем! сейчас покажем все наши отличия!.. Мама сквозь смех отбивалась: Шурка! здесь же Лера!.. Что она имела в виду, Лера совершенно не понимала, но тоже смеялась и бегала за ними с визгом, пока все не оказывались в куче-мале на тахте — барахтающимися и перемазанными папиной пеной…

Да, законченный образ истинно достойного представителя противоположного пола сложился в Лерином сознании в самом раннем возрасте из достоинств окружавших ее умных, красивых, сильных и благородных мужчин.

И ей так нравилось, что Гарри не только своей сущностью, своими манерами, но и внешними признаками — штрих за штрихом — вписывается в этот эталон.

Вот только к чему это? — думала Лера и продолжала бороться с приступами волнения, все чаще накатывавшими на ее беспомощную в подобных вопросах душу.

* * *

Однажды погода испортилась. На пару дней, не больше, сказал отец, и оказался прав.

Гарри решил сводить всех вечером в кино, а потом — поужинать где-нибудь. Красиво и дорого — ультимативно заявил он. Родителей не удалось уговорить, но Лере понравилось, как настойчив был сын.

Остановились на том, что завтра, если погода не исправится, на дневной сеанс они пойдут все вместе.

* * *

Лера надела костюм, который год назад привезла ей Катька и который Лере довелось продемонстрировать всего два раза. Он нравился ей и произвел фурор в обществе родственников — в первый раз и коллег — во второй.

Тонкий финский трикотаж: облегающее длинное платье на бретелях с обнаженной спиной и свободный жакет без пуговиц в виде накидки. Фисташковый цвет, очень идущий к Лериным соломенным волосам и ореховым глазам. На шею — тонкую блестящую серебряную цепочку, такую же — на запястье. Тоже Катькин подарок. Может быть, волосы не закалывать? Нет, слишком длинные, уже не по возрасту.

Гарри сидел на диване рядом с матерью, которая что-то по обыкновению вышивала. Тут же, в кресле, читал книгу отец.

Когда вошла Лера, все замерли, оторвавшись от своих занятий.

Лера смущенно засмеялась:

— Что случилось?

Гарри первым нарушил тишину:

— Лера, вы неотразимы. — Встал, приблизился к ней и сказал: — Можно один штрих?

Зашел сзади и вытянул шпильки из волос — он видел, как это делает Лера. Пышные волнистые волосы рассыпались.

— Мама, отец, правда, так лучше?

Лера сказала:

— Мне кажется, это не совсем прилично…

— Красота не может быть неприличной, — сказал Гарри.

— Нет, не убирайте, — сказала мама.

— Да. Так очень хорошо, — сказал отец. Он подумал и добавил: — Я вас отвезу. Маленький дождь.

— Спасибо, отец, — сказал Гарри.

Гарри выглядел светским львом: трехдневная щетина, безукоризненно сидящий на его стройной фигуре костюм, модный галстук и классический запах туалетной воды, который очень нравился Лере, — она даже подсмотрела, что это такое, чтобы при случае угодить ему… да и себе тоже.

Отец отвез их на своей блестящей новенькой машине, подаренной ему Гарри — как Лера потом узнала от матери, — в кинотеатр.

То ли кстати, то ли наоборот — очень некстати шел восстановленный фильм «Мужчина и женщина». Лера видела его раза два, еще тогда, когда он вышел на экраны впервые. Он будил в ней тоску и смутное осознание неполноценности собственной жизни. Но и радовал: у кого-то бывает вот так…

Она не знала, выбрал ли Гарри этот кинотеатр нарочно или нет и видел ли он этот фильм? Хотя кто же его не видел?.. А может быть, и не видел — он говорил ей, что не киноман.

Это было испытание для Леры. Ее волновал сюжет, но еще больше — сидящий рядом мужчина: плечо, касавшееся ее плеча, его дыхание, его тонкий волнующий аромат, их отношения… Смогут ли они обернуться взаимной любовью — как у этих двоих?..

Лера была благодарна погоде, остудившей ее влажным ветром, когда они вышли после сеанса.

По-прежнему накрапывал дождь. До ресторана было недалеко, и они дошли быстрым шагом, не успев намокнуть.

Желающих попасть внутрь было больше, чем свободных мест. Но столик был заказан, и их пропустили. Лере понравилась такая предусмотрительность Гарри.

Ресторан был совсем несоветским. Как в кино о загранице.

— Как вам фильм? — спросил Гарри, когда они сели и сделали заказ.

— Замечательный… Я его уже видела.

— Правда? Но я надеюсь, вы не скучали?

— Разве на таком фильме можно скучать… если вы живой человек?

Гарри засмеялся:

— Как всегда — метко. А я не видел. И мне понравилось. Это может означать, что я — живой человек?

— Вы и без этого живой.

В его глазах играл отсвет свечи, стоящей между ними на столике. Лера вспомнила самый первый вечер, который они провели в доме Гарри у камина.

— У вас снова весна в глазах.

— А в ваших глазах — всегда лето: то жаркое, то не очень, но всегда — лето… В ваших глазах живет тепло.

— Я родилась летом… — Лера смутилась и не знала, что придумать поумнее.

— Нет, не поэтому… А когда летом вы родились?

— У меня через несколько дней день рождения.

— Восхитительно! Вы должны загадать желание и сообщить о нем мне.

— Перестаньте… Я не привыкла…

— Я буду вас приучать… Можно? — Он улыбнулся одними глазами. — Так когда?

— Пятого.

— Умолчали бы?