Завтра мы будем вместе - читать онлайн книгу. Автор: Галина Врублевская cтр.№ 79

Но однажды (близился уже конец апреля) встреча наша с Валерием все же состоялась. Моей заслуги в этом не было. Адвокат добился, чтобы его подопечного отпустили домой, взяв подписку о невыезде. Сейчас такой хаос кругом творится! Русская поговорка «От сумы да от тюрьмы не зарекайся» стала самой популярной. Сколько странных судебных дел возбуждается против людей, занимающих высокие посты! Вчера еще — директор какого-нибудь акционерного общества, а сегодня — вор, взяточник, а то шпион или убийца. Но самое главное, завтра выяснится, что обвиняемый оклеветан своими конкурентами или политическими соперниками.

Хорошо, если он перенесет все тяготы. А если здоровье ненадежное? Вот прежний мэр Петербурга, Анатолий Собчак, умер не так давно, и, говорят, от несправедливых обвинений. Но с другой стороны, некоторые обвинения в адрес важных персон подтверждаются.

Адвокат сказал мне, что и Валерий стал жертвой каких-то интриг. Хотя кому он мешал — непонятно: в политику не шел, за акции не боролся. Разве что браконьерам дорогу перекрыл. Марина, несмотря на предостережение адвоката, свою статью накатала, но та прошла незамеченной. Она там в основном меня в грязи вываляла, но кому про меня читать интересно? Я — человек маленький. Подумаешь, какая-то девчонка «дала деру за границу», Это в статье так буквально было написано. Сейчас молодежь без всяких проблем за кордон уезжает — кто женихов искать, кто работу. Только один отклик на эту публикацию был. В нашу турфирму позвонил какой-то псих и сказал, что хочет на мне жениться: всю жизнь искал такую Жанну д'Арк. Ну сейчас, понятно, весна. У таких больных состояние обостряется.

Островский из тюрьмы сразу попал в больницу. За время пребывания под арестом он стал стойким гипертоником, его давление превышало все допустимые пределы. В больнице я его впервые и навестила.

Врачи предупредили меня, что больного не следует волновать, затрагивать тревожные для него темы, поэтому о его аресте мы не говорили. Я рассказывала ему только приятные новости. Говорила о своей работе, о поездке в Москву, о сундуке с игрушками, полученном в наследство. Вскользь заметила, что теперь появилась забота о пожилой сестре.

— Не такая уж она и пожилая, — заметил он. — Кажется, мы с ней ровесники? Она еще вполне могла бы зарабатывать себе на жизнь.

— У нее слабое здоровье, специальности нет. Ну куда она пойдет? Кроме меня, ей помочь некому.

— Святая ты душа, Катерина. Тебя всякий разжалобить может. Сколько ты за своей дурочкой ухаживала, а теперь заботы о сестре на себя взвалила. Твоя Алла Родионовна, поди, в сто раз легче тебя живет. Ни детей, ни внуков, только о себе, любимой, и заботы. Ты, кажется, говорила, что у нее трехкомнатная квартира? Могла бы сдавать две комнаты — не только на хлеб, но и на икру бы хватило. И дача, наверно, в Подмосковье имеется.

Знаешь, какие дачи у генералов бывают?!

— О даче она ничего не говорила, может, ее и нет вовсе.

Прагматичные высказывания Островского были мне неприятны. Я нашла единственного родного человека, сестру, и мне было не важно, достойна она восхищения окружающих или нет. Но осуждение я тоже не приемлю. Алла — честный, бескорыстный человек. Кто ее заставлял меня разыскивать, отдавать сундук? Она могла бы продать его за хорошие деньги. Как-то огрубел Островский в тюрьме, стал суше, язвительнее. Скажет тоже, сдавать комнаты, превращать свою квартиру в коммуналку. На это даже я не решилась бы, сама росла в коммунальной квартире, знаю, какая там атмосфера. И с работой он не прав.

Кто сейчас на бирже труда пороги обивает? Люди старше сорока пяти. По телевизору целая передача на эту тему была. А моей сестре даже не сорок пять, а почти на десять лет больше. Я запальчиво высказала свои соображения в защиту сестры, забыв, что Валерий болен и его нельзя волновать. Но эта тема, к счастью, его и не взволновала. Он равнодушно махнул рукой, соглашаясь с моими доводами:

— Пусть будет по-твоему.

Я вновь переключила свое внимание на него. Как же плохо Валерий выглядит: похудевший, желтовато-бледный, в масть застиранному больничному пододеяльнику. В тюрьме он перестал следить за своей щегольской бородкой и обратил ее в неряшливый, седой клок. Совсем старик.

— Валерий, хочешь, я тебя побрею?

— Что, совсем старым выгляжу? — прочитал он мои мысли.

Я смутилась.

— Нет, я думала, может, мешает. Видишь, крошка застряла. — Я стряхнула крупинку хлеба с его бороды. — Да и жарко.

Но Островский качнул головой:

— Спасибо, Катя, не надо. Еще неизвестно, где я буду через месяц-другой. А в тюрьме деду легче выжить, чем молодому. Там свои законы.

Белые ночи в Петербурге — это светлый небосклон в полночь, зыбкая дрожь в пространстве, крылья разведенных мостов над Невой. Но белые ночи — не только картина. Это состояние души, парящей без тела. Недаром символ города — летящий ангел на шпиле Петропавловской крепости. В это время года, в начале июня, все горожане теряют присущую им рассудительность. В эти прозрачные дни и ночи совершают они самые безумные, нелогичные и самые замечательные поступки. Потом, в промозглом октябре, с трудом верится, что это ты парил на крыльях мечты, безумствовал и был счастлив. И какая удача, если фото— или видеокамера успела зафиксировать твой полет.

Я перевернула страницу альбома и уткнулась взглядом в большую групповую фотографию — еще одно остановленное счастливое мгновение. На снимке скучноватое помещение районного ЗАГСа.

Только что инспекторша в строгом костюме объявила нас с Валерием Островским мужем и женой.

Мы вынужденно отвергли пышный Дворец бракосочетания на Неве, толпы гостей, машины, украшенные воздушными шариками и цветами. Всего этого на нашей свадьбе не было, так как Валерий все еще находился под следствием, а также под прицелом камер вездесущих журналистов. Внимание посторонних было излишним для нас, Островского и так доставали везде, даже в больнице. В этот день нам удалось «замести следы», и мы были счастливы!

На заднем плане, на стульях, выставленных в два ряда, видны наши гости: взрослые дети Валерия — .Макс и Марина, моя сестра Алла, приехавшая из Москвы, мой смуглячок Коленька и Танечка, дочь Оксаны. Я остановила свой взгляд на изображении сына. Я могу им гордиться. Коля одолел трудный этап в своей жизни: шагнул в мир нормальных здоровых людей. Он научился голосом доносить свою мысль до собеседника и понимать, что говорит другой. Сын научился говорить, не слыша слов. А я научилась слышать — слышать дыхание чувств, стоящих за словами. Слова бывают так беспомощны!

Наши свидетели стоят сбоку, недалеко от инспектора. Что-то общее есть в их строгой выправке.

Погрузневший за эти годы дядя Гриша выпятил грудь, обтянутую белым морским кителем. Стройная Оксана в шелковом брючном костюме тоже вытянулась, как на параде. В центре фотографии — мы с Островским, напоминающие отца и дочь. Островский, хотя и сбрил по моей просьбе бороду, выглядит усталым и немолодым. Я, напротив, — чудо как хороша! Я тоже исполнила его желание: надела легкую воздушную шляпу с широченными полями — первую шляпу в своей жизни. С белым длинным платьем получился совершенно романтический наряд в духе тургеневского времени. Я отвела глаза от фото и посмотрела на стену: вот она, эта великолепная шляпа, висит на гвозде — свидетельница счастливого дня.