Нет имени тебе... - читать онлайн книгу. Автор: Елена Радецкая cтр.№ 64

Снился мне человек, не ночной пришелец и не Игорь, не знаю кто. Я прижалась к его груди, а он бережно, с любовью обнимал меня и целовал в висок и в щеку. Я потянулась к нему и думала: вот и нашла свою гавань, это моя последняя гавань, здесь безопасно. Сон потряс меня до глубины души, потому что мне обычно снятся одни гадости и кошмары. Я не хотела просыпаться, а когда проснулась, подумала: умерла Муза. Расслабленно подумала, констатировала факт, но уже в следующую минуту вскочила как ошпаренная. Начало девятого. Позвонила в отделение. Состояние удовлетворительное, температура тридцать семь и четыре.

Кухня залита солнцем, осторожно глянула в окно, на скамейке умывался рыжий кот. Состояние, как с похмелья. Влезла под душ. А кстати, почему это у нее температура?

Выгладила одежду для Музы, сложила в дорожную сумку. Выйдя из дома, огляделась. Пришельца не было.

Шла в ненавистную больницу последний раз. Кто будет кормить бабу Тасю, следить, чтобы баба Маня не лежала в дерьме по горло, я не знаю. Постараюсь о них забыть, чтобы не рехнуться. Мне предстояло собрать Музу, какие-то бумаги подписать, а потом вызвать такси и – ку-ку! И вдруг я подумала: у них же транспорта больничного до черта, у подъезда стоят целыми днями. Неужели не могут отвезти домой старую безумную пациентку? Надо спросить у лечащей врачихи, а может, у Снегиря… Муза хоть и не блокадница (если бы уехала в эвакуацию чуть позже, нескольких дней ей не хватило!), но она ветеран труда.

За квартал до больницы тянется глухой бетонный забор. Я шла вдоль него одна, людей не было, как вдруг навстречу из-за угла завернула мелкой трусцой стая диких собак. Небольшая, всего пять особей, видала и побольше, но какая-то очень целенаправленная и нехорошая: бегут вперед, глаз не поднимают, в асфальт смотрят. Правильно было бы остановиться и замереть, а я, как на заклание, шла навстречу им. Они так и проследовали мимо, не поднимая глаз. И все разные. Обычно собираются похожие, даже одного цвета, может, родственники, а здесь и большие дворняги, и совсем маленькая кудлатка, а последняя с голой, облысевшей спиной. Я видела это боковым зрением, потому что тоже не поднимала глаз. Так и миновали друг друга.

Муза дремлет, вид свежий, даже подобие румянца на щеках. Кровать умершей старухи так и стоит с голой сеткой. Баба Шура говорит:

– У матери твоей воспаление легких.

– То есть как? С чего это вдруг?!

– Нельзя окно открывать, я предупреждала, – торжествующе заявляет баба Катя. Она сидит на кровати в моей вязаной кофте.

Помчалась искать врача. Это правда – воспаление легких! Что же будет? Муза не выйдет из этой проклятой больницы!

Снова капельницы. Снова лестничная площадка с заплеванной урной. Когда ж это кончится? Никогда. Влила в Музу две ложки супа, больше не получилось, плотно стиснула губы. Температура невысокая. Может, ошиблись, нет никакой пневмонии?

Я в отчаянии! Звонит мобильник. Это Валька. Приехала, слава Богу. Говорю, чтобы ждала меня вечером.

Как я боялась забрать Музу домой, как настраивала себя, и так настроила, что теперь пребывание здесь кажется концом света. Пока Муза спит, иду курить и обдумываю свою жизнь. А ведь сама судьба, задержав Музу в больнице, подсказывает мне, что делать. Разобрать архив!

Звоню Канунниковой, обещаю информировать о моих успехах в нашем общем деле. Она спрашивает, правда ли, что у бабушки был роман с Хармсом? О, Господи, разумеется, нет. Во-первых, она была замужем. Конечно, это ничего не значит для некоторых, но только не для бабушки. Это какая-то ошибка.

На самом деле никакая это не ошибка. Это фантазия Музы. И когда-то я даже пыталась эту фантазию проверить, искала подтверждения в дневниках, стихах и воспоминаниях, которые к тому времени стали издавать. Дважды проскочил инициал А., не расшифрованный в сносках, но вряд ли он имел отношение к бабушке. Ничего похожего не нашла не только о романе, но даже о знакомстве. Вообще ничего, кроме слов «шишел-вышел». Бабушка так говорила. Но вряд ли от Хармса она это переняла, думаю, это был для того времени расхожий оборотец, может, из детской считалки, или что-нибудь в этом роде. В своих поисках дошла до абсурда. На одной из ранних бабушкиных картин, которая находится в Германии и репродуцирована в книге «Русский авангард», среди кубистической чехарды, кусочков обоев, фигурок птиц и пачки «Казбека» затерялась оборванная надпись: «майский клоп оза…», которую можно было представить строчкой стиха. Перелопатила стихи Хармса, а заодно Введенского и Олейникова, чтобы обнаружить майского клопа. Не обнаружила. Клопы были, но бытовые. У Хармса – про одного чудака, он рассматривал свои ноги и нашел между пальцев засохшего клопа, которого носил в сапоге уже несколько дней. Экая гадость. Узнала, что Введенский курил «Казбек». Ну и что? Спасибо, Пушкина не надо подозревать в романе с моей добропорядочной бабушкой.

Зачем я производила утомительные поиски? Лестно было обнаружить подтверждение о романе бабушки со знаменитым модным поэтом? Или я хотела защитить женскую честь бабушки?

Баба Катя опять вопила, ей сделали укол, и она успокоилась, но взбаламутилась вся палата. Баба Маня плачет. Муза требует ехать домой, глаза лихорадочно блестят. Баба Шура говорит подозрительным голосом:

– А что это Таисья обирается? – Я не поняла, и она объяснила: – Руками прядет, смотри-ка, не собирается ли Анну Васильну проведать? – сказала и перекрестилась.

Из больницы выползла полуживая. Поскольку рассчитывала везти Музу домой на такси и были деньги, остановила машину и поехала к Вальке.

Она вернулась из Франции, привезла мне платок с Монмартра и календарь с видами Парижа. На столе, накрытом знакомой клетчатой скатертью, среди мисок с закуской бутылка французского вина и бокалы синего стекла с тонкими гравированными веточками, знакомые с детства. Валька зажигает свечи в подсвечнике, который я купила ей в комиссионке на двадцатилетие. При свечах мы любили сидеть в отрочестве и в юности, и потом тоже, а нынче я терпеть этого не могу. Без Вальки, а с ней словно в прошлое возвращаюсь. Зачем она свечи зажгла? В комнате светло, язычки пламени похожи на прозрачных трепещущих мотыльков.

– Что-то ты совсем скисла, – озабоченно говорит Валька, наливая в бокалы вино. – У меня будет свободное время, так что буду ходить к Музе, а ты архив разберешь. Давай выпьем за Музу, чтоб было ей хорошо.

– Ей всю жизнь было хорошо, – ворчу я. Вино ударило в голову, давно не пила.

– Это верно. Она жила с удовольствием. Она любила жить.

– Не считаясь с удовольствиями других.

– Тебе трудно видеть ее со стороны. Знаешь, что я у нее почерпнула? Не смотреть на жизнь как на тяжкую повинность.

– Да уж, она всегда жила по принципу: «Ты этого достойна», «Полюби себя», «Возьми от жизни все». Если ты это имеешь в виду.

– Ты знаешь, Любаша, что я имею в виду, – сказала Валька. – От Музы от первой я услышала – тогда еще никто об этом не говорил, – что мир такой, каким ты хочешь его видеть. Хочешь видеть мрак – пожалуйста, хочешь радость – возьми! В некотором роде она обогнала свое время.