Нет имени тебе... - читать онлайн книгу. Автор: Елена Радецкая cтр.№ 36

А вот его следующее письмо:

«Почему я не видел Эль Греко? Как могло такое случиться? Я хочу вернуться в Толедо, найти, узнать по Вашим описаниям его картины, не похожие ни на какие другие. Представляю, как мы с Вами идем по Толедо в собор. Как бы хотелось услышать обо всем, что Вы знаете и любите, из Ваших уст, порасспросить о тонкостях. Никак не могу объяснить Ваше нежелание личной встречи. Если требуется исполнить какой-нибудь церемониал, я исполню, только скажите, я найду способ быть Вам официально представленным. Просто мне казалось, Вы достаточно свободны от чрезмерных условностей. Та искренняя простота, с которой Вы пишете о себе, так странно противоречит недоговоренности, что невольно закрадывается мысль о какой-то тайне, которую Вы не хотите открыть. Право, не знаю, как Вам это объяснить, но иногда мне кажется, что мы с Вами давным-давно знакомы и дружны. За это время я так узнал Вас и почувствовал, будто много лет прожил рядом и много говорил с Вами. Из Ваших писем я понял, что Вы свободны и нет никаких препятствий нашей переписке. Может быть, это не так, есть у Вас какие-то обязательства перед кем-либо, или дело все-таки в Ваших домашних? В своих предположениях я зашел так далеко, что напридумал много всякой всячины, о которой и говорить не стоило бы, но мне очень важно знать истину. Быть может, ныне Вы живете в бедности и смущаетесь в этом признаться? Не бойтесь, милый друг, на мое отношение к Вам это ничуть не повлияет. А еще я подумал, вдруг тот чудный портрет, что Вы прислали, – фантазия? Знаете, что я ответил бы, признайся Вы мне в этом? Я бы сказал, что приму любую Вашу внешность, потому что внутренне Вы еще лучше портрета. Вы же сами больше всего цените в людях прямоту, так скажите прямо, без стеснений, как старому другу, в чем тут загвоздка?

Не сочтите за бесцеремонность мои вопросы, но ответ на них чрезвычайно важен для меня. Скажите правду, какой бы горькой она ни была…»

– Что же теперь? – спросила Зинаида плачущим голосом, и сама ответила: – Конец всему.

Она выглядела донельзя растерянной, глаза ее наполнились слезами. Вообще-то плакать следовало мне. Как только я подумала о конце переписки, мое тошнотворное существование в допотопной Коломне показалось совсем невыносимым. Письма, как ни странно, поддерживали во мне интерес к жизни, наполняли ее положительными эмоциями. «Переписка с Вами стала для меня необходимостью», – писал он. «Узнал Вас и почувствовал…» Это меня он узнал! А Зинаида воображает героиней себя. У нее выкатилась слеза, и она сообщила:

– Как бы я хотела ходить с ним по Толедо… Но это невозможно…

Черт знает что такое!

Я бы встретилась с Дмитрием, но я не могла ему даже написать. Я бы плюнула на незнание старой орфографии, но ведь почту контролировала Зинаида. Хотя, конечно, главная заковыка в том, что я не смогла бы дать ему внятное объяснение, кто я такая.

– Не могу без его писем, не хочу… – Слезы катились у Зинаиды по щекам, лицо сморщилось и стало совсем асимметричным.

– Только не распускайте нюни, и так тошно. Будут письма, все будет.

– Вы знаете, как ответить? – встрепенулась она.

– Как-нибудь ответим. Хорошо бы помучить его ожиданием письма. Я бы его помариновала…

Мариновать Дмитрия Зинаида категорически не хотела. Мы прогулялись по Фонтанке и вернулись сочинять письмо, но сначала долго не могли избавиться от Анельки, а затем, уже в закрытую дверь, стучала Серафима, требовала ее впустить и переругивалась с Зинаидой. Потом мы долго молчали, я стояла, глядя в окно. Наконец Зинаида взяла перо и приготовилась писать, словно послушная школьница.

Раньше в такие моменты я ощущала себя драматургом, режиссером и актрисой, исполняющей главную роль. Одна в трех лицах, я была почти всемогуща, я творила придуманную жизнь, управляла ею. Сейчас я знала, что скоро спектаклю конец. Сбросив чужие костюмы и судьбы, разойдутся актеры, погаснут софиты, и сцена погрузится во тьму. Я останусь одна. Выход из роли для меня – в никуда. Хотя нет… Где-то в уголке, за кулисами, я услышу тихое поскуливание и найду, чуть не наощупь, маленькую кучку тряпья и костей по имени Зинаида.

– Вы понимаете, что когда-то это должно закончиться? – спросила я. – Сейчас мы продлим переписку, но рано или поздно зайдем в тупик.

Зинаида покорно кивнула головой и принялась писать.

«…Я действительно свободна, никто и ничто не мешает нашей переписке, которую я не просто ценю, а нуждаюсь в ней, нуждаюсь в дружеском участии и разговоре. Не торопите меня, милый Дмитрий, не спешите получить объяснения. И не случайно я прошу Вас повременить с личной встречей. Поверьте мне на слово – так надо для моего благополучия и спокойствия моих близких. Давайте жить текущим моментом и радоваться тому, что есть. Не придумывайте ничего, Бога ради, я еще не впала в нищенство, и портрет, присланный Вам, весьма похож на оригинал…»

По улице пробежала кудлатая собака. Было тихо. И я представила его, в светлых брюках, темном сюртуке, не в цилиндре, а в шляпе с полями. Вот он стоит на фоне Колтунчиковых ворот, вглядывается в наши окна. Лица подробно рассмотреть не могу, но это он. Мне ли его не узнать?

– Сейчас мы поддадим жару! – пообещала я Зинаиде. – А что нам терять?

«Вы даже представить себе не можете, какую помощь и надежду я черпаю в Ваших письмах. Вы искали меня в страшный день пожара? Я тоже искала Вас в тот день и на следующий, и раньше, в другое время, в других местах. На каменных улочках Толедо и на маленьких площадях в толпах туристов я всматривалась в лица, уверенная, что узнаю Вас. Я искала Вас в сновидениях. Как и Вам, мне чудится, будто я знакома с Вами долгие годы. Я ждала Вас веками. Мне кажется, я узнала Вас. Сейчас я сижу у окна, и вижу Вас на другой стороне улицы, возле ворот дома Колтуновых, вы стоите и смотрите в мое окно, на меня. Это не безумие, а всего лишь жалкая попытка воображения сделать мечту реальностью…»

– Это чересчур, – сказала Зинаида, вытирая глаза. – Такое нельзя отправить. – Мы плакали обе, каждая о своем и об общем.

– Если хотите, напишем, что все ложь, а Муза – мифологический персонаж. Финита ля комедия! Хотите?

– Не хочу.

– Ладно. Тогда будет второй акт, кульминация – ударная часть пьесы, высший накал страстей. Но, к сожалению, после кульминации следует скорая развязка. В общем, так:

«Жил-был один чудесный художник по фамилии Шагал. Сам он не шагал, не шел, не бежал, а летал. Он был евреем и с детства узнал притеснения. Когда он был маленьким, ему казалось, что за ним и его семьей все время кто-то гонится. Потом он вырос, стал знаменитым и за ним, конечно, никто не гнался, но пережитое в детстве остается в человеке навсегда и, поэтому, наверное, персонажи его картин взмывали в воздух и летели высоко над городом и предместьем, где никто их не мог застичь и схватить. Так и парил он в небе, не зная, где верх, где низ, и все остальное рядом с ним обретало невесомость, и люди, и коровы, и курицы. И его возлюбленная, жена, когда он ее нашел. Он научил и ее летать. В стихах Шагала есть строка: «Я снова и снова искал тебя – где ты?» Он искал ее до встречи с ней, после встречи и после ее смерти. Это был великий поиск Любви, отраженный в его странных, прекрасных полотнах и в рифмованных строчках. Не знаю, зачем пишу Вам о Шагале, просто я часто вспоминаю этого художника и его картины. Я вообще не знаю, зачем пишу Вам все, о чем думаю. Мне хочется рассказать Вам все-все-все о себе и обо всем, что мне интересно, важно, дорого. Господи, пусть это случится. Мне очень грустно, и я плачу. Не уверена, решусь ли отправить это письмо. Если – да, тогда прошу Вас ответить так, будто его не было вовсе, обсуждать мы его не будем, иначе я умру от стыда. Хорошо? Считайте, что я взяла с Вас обещание…»