– Почему?
– Я – это все, что у него есть. Он одинок...
– Да.
– ...и он боится.
– Он когда-нибудь разрешает тебе покидать Убежище?
– У меня нет такого желания, – сказала она, – здесь у меня есть все, что мне нужно.
Он хотел спросить ее, как она решает вопрос с постельными компаньонами, но он и так был достаточно смущен. Она все равно обнаружила мысль, и, сразу за ней, последовал образ Уайтхеда, наклонившегося, чтобы поцеловать ее. Возможно, это было большим, нежели просто отеческий поцелуй. Хотя она пыталась не думать об этом слишком часто, она тем не менее не могла полностью избежать этого присутствия. Марти был более проницателен, чем она рассчитывала; он уловил этот подтекст, хотя и достаточно тонкий.
– Я не доверяю ему, – сказал он. Он оторвал свой пристальный взгляд от воды и посмотрел на нее. Его смущение было более чем очевидно.
– Я знаю, как управляться с ним, – ответила она. – Я заключила с ним сделку. Он понимает сделки. Он получает меня, остающейся с ним, а я получаю все, что мне нужно.
– А что тебе нужно?
Теперь онаотвела глаза. Пена на бурлящей воде была грязно-коричневой.
– Немного солнечного света, – наконец ответила она.
– Я думал, что это должна быть свобода, – озадаченно сказал Марти.
– Не в том смысле, как мне нравится, – ответила она.
Чего он ждет от нее? Извинений? В таком случае, он будет разочарован.
– Мне нужно возвращаться, – сказал он.
Внезапно, она произнесла:
– Не надо ненавидеть меня, Марти.
– Я не ненавижу тебя, – вернулся он.
– У нас много общего.
– Общего?
– Мы оба принадлежим ему.
Еще одна отвратительная правда. Она явно была переполнена ими сегодня.
– Ты же можешь убраться отсюда ко всем чертям, если захочешь, правда? – раздраженно сказал он.
Она кивнула.
– Полагаю, что да. Но куда?
Вопрос был для него бессмысленным. За оградой был целый мир, и она, конечно, не имела недостатка в финансах – кто угодно, но не дочь Джозефа Уайтхеда. Действительно ли она находила эту перспективу столь непривлекательной? Они составляли очень странную пару. Он, с его опытом, так ненатурально сокращенным – потерянные годы жизни, – и сейчас страстно стремящимся наверстать упущенное. Она, такая апатичная, такая вялая от самой мысли побега из ею самой созданной тюрьмы.
– Ты можешь идти куда угодно, —сказал он.
– Это так же хорошо, как и никуда, – решительно ответила она; это предназначение занимало слишком много мыслей в ее голове. Она оглядела его, надеясь на то, что его злость хоть немного угасла, но он не показывал ни малейшего сочувствия.
– Выбрось из головы, – сказала она.
– Ты идешь?
– Нет. Я думаю, что побуду здесь еще немного.
– Смотри, не бросайся вниз.
– Не умеешь плавать, а? – вспылила она.
Он нахмурился, не понимая.
– Не важно, я никогда не принимала тебя за героя.
Он оставил ее стоящей в нескольких дюймах от берега и глядящей на воду. То, что он сказал ей, было правдой – он никогда не былхорош с людьми. Но с женщинами он был еще хуже. Может быть, религия могла бы помочь ему, но он не был религиозен – никогда. Может быть это и была часть проблемы между ним и девушкой – ни один из них ни во что не верил. Не о чем было говорить, не было вопросов для обсуждения. Он оглянулся. Кэрис немного отошла вдоль берега от того места, где он оставил ее. Солнце отражалось от поверхности воды и освещало ее силуэт. Это выглядело так, словно она была почти нереальна.
Часть третьяDEUCE
deuce (1) сущ. – Двойка в костях или картах. (Теннис) Состояние счета (по 40, по игре) в котором каждая сторона должна подряд выиграть две подачи или игры, чтобы победить.
deuce (2) сущ. – Мор, бедствие; Дьявол.
V
Суеверие
29
Прошло меньше недели после разговора, и первые, пока еще в толщину волоска, трещины стали появляться в колоннах Империи Уайтхеда. Они быстро расширялись. На мировом биржевом рынке началась спонтанная продажа – внезапная потеря уверенности в кредитоспособности Империи. Вскоре стали накапливаться ощутимые потери в доходах. Продажная лихорадка, однажды зафиксированная, становилась почти неуправляемой. В течение дня теперь в поместье прибывало больше посетителей, чем Марти видел за все время жизни в Убежище. Среди них, конечно, были и знакомые лица. Но теперь были и десятки других – финансовые аналитики, как он предполагал. Японские и европейские посетители смешивались с английскими до тех пор, пока место не стало похожим на ООН.
Кухня, к неудовольствию Перл, немедленно стала местом спонтанных сборищ тех, кто в данный момент не требовался великому человеку. Они собирались вокруг большого стола, требовали бесконечное количество кофе и обсуждали стратегии, для формулировки которых они и собирались здесь. Большинство их разговоров, как всегда, были непонятны Марти, но из отдельных фраз, которые ему удавалось ухватить, становилось ясно, что Корпорация была перед лицом необъяснимой опасности. Были отчаянные разговоры о нарушении стабильности пропорций повсюду; разговоры о вмешательстве правительства, чтобы предотвратить неминуемый крах в Германии и Швеции; разговоры о саботаже, приведшем к катастрофе. Казалось, что объединенная мудрость всех этих профи склонялась к тому, что только искусно разработанный план – на подготовку которого должно было уйти несколько лет – мог так опасно и фундаментально подорвать успех Корпорации. Нашептывали о секретных действиях правительства, о законспирированном соревновании. Паранойя в доме не знала границ.
То, как все эти беспокойные люди сталкивались друг с другом, размахивая руками в своих попытках перебить собеседника и опровергнуть его предыдущие замечания, поражало Марти своей абсурдностью. В конце концов, они никогда не видели всех миллионов, которые потеряли и приобрели, или тех людей, чьи жизни они так жестоко преобразовывали. Это все было абстрактно – просто цифры в их головах.
На третий день, когда первые шаги были предприняты и все молились об избавлении, которое никак не наступало, Марти столкнулся с Биллом Тоем, который был вовлечен в жаркий спор с Двоскиным. К его удивлению Той при виде проходящего мимо Марти подозвал его, резко оборвав беседу. Двоскин, нахмурившись, поспешил прочь, оставив Тоя и Марти одних.
– Ну незнакомец – сказал Той, – Как поживаешь?
– Я о'кей, – сказал Марти. Той, казалось, не спал долгое время. – А вы?