Но сейчас моя судьба находилась в руках Стаса вместе со штурвалом и прочими рычагами управления «Тритоном». Я же мог лишь следить за показаниями приборов на приборной панели. Из них меня больше всего интересовал глубиномер. Судя по отметкам на его шкале, мы достигли пятидесяти метров, когда Стас прекратил спуск. Риска глубиномера застыла на месте, зато быстро побежали вверх цифры на счетчике лага.
[21]
Видимо, мы уже пересекли невидимую границу запретной зоны и вошли в акваторию испытательного полигона американцев. Я скосил глаза на радиометр. Как и следовало ожидать, его стрелка зависла у нулевой отметки. Установленные на корпусе «Тритона» чувствительные датчики, ежесекундно анализирующие уровень радиоактивности набегающего потока воды, пока не выявили превышения естественного фона. Это означало, что мы еще не вышли на след пресловутого «Атланта».
Поиск американского атомохода в акватории испытательного полигона уже само по себе – довольно рискованное предприятие. Ведь еще до того, как нам удастся обнаружить его радиоактивный кильватерный след, мы можем столкнуться под водой с самим ракетоносцем. Тогда тысячетонная махина подводной лодки расколет корпус «Тритона», словно орех, а нас просто размажет по обшивке. Меня утешала только мысль, что вероятность такой встречи ничтожно мала. Но подобная возможность все-таки существует! И от этого страха, поселившегося где-то в темных закоулках души, неприятно зудит под ложечкой…
О! Что-то произошло! На приборной панели на секунду вспыхнул и снова погас экран гидролокатора. Это Стас кратковременно включил его, чтобы уточнить местоположение обнаруженной цели (в отличие от меня, Стас имеет возможность не только наблюдать за приборами, но и слушать гидроакустический горизонт через наушники работающей в пассивном режиме станции). За то мгновение, на которое он включил гидролокатор, я успел увидеть на экране засветку по пеленгу «сорок пять градусов». Стас, понятно, тоже заметил ее. Вырубив гидролокатор, он включил внутреннее освящение кабины и, показав мне запаянную в пластиковый планшет карту американского морского полигона, нанес на нее специальным маркером наше местоположение и координаты обнаруженной цели. Судя по ее абрису, мы встретили надводный корабль боевого охранения, курсирующий у восточной границы испытательного полигона на расстоянии восьми кабельтовых от нас.
Повернув штурвал «Тритона», Стас лег на параллельный курс. Следуя тем же галсом, пройдя две мили, он обнаружил и нанес на карту местоположение второго надводного корабля из состава боевого охранения. Я надеялся, что таким же образом Стас вскоре определит и район патрулирования третьего судна. Однако мы пересекли всю акваторию полигона и уже приближались к его северной границе, а третий корабль так и не был обнаружен. Начиная испытывать из-за этого ощутимое беспокойство, я в очередной раз взглянул на погасший экран гидролокатора и в этот момент боковым зрением заметил, как стрелка радиометра стремительно отклонилась вправо. «Есть фон!» – мысленно закричал я. Если бы не загубник, я, наверное, выпалил бы это во все горло. Но Стас, очевидно, и так услышал мой мысленный вопль или, так же как я, заметил отклонение стрелки радиометра, потому что ткнул пальцем в счетчик лага. Через двести метров отклонившаяся стрелка радиометра вернулась в прежнее положение, обозначив ширину радиоактивного следа.
Меня качнуло в сторону. Это Стас, заложив лихой вираж, выполнял разворот для повторного замера. На этот раз стрелка показала ширину сто девяносто метров. Есть! Сужение расходящегося конусом радиоактивного кильватерного следа указывает направление движения подводного атомохода! При подготовке операции в качестве тренировки мы провели поиск нашей отечественной многоцелевой атомной подводной лодки класса «Мурена». Поэтому я знал, что при ширине кильватерного следа в двести метров удаление от атомохода составляет две мили (примерно по миле на каждую сотню метров). Правда, на таком удалении во время тренировочного поиска радиометр у нас зашкаливало, а сейчас его стрелка отклонилась менее чем на треть шкалы. «Мурена» – это, конечно, далеко не самый новый тип атомохода. И все же я, признаться, не ожидал, что на американском ракетоносце биологическая защита реактора окажется в три раза лучше… Стас выполнил последний разворот, ложась на курс преследования, и до предела увеличил скорость «Тритона». Стрелка радиометра вновь отклонилась вправо… Еще одно деление, еще… Максимум! Максимальное отклонение стрелки свидетельствовало, что мы нацелились точно в корму преследуемого подводного ракетоносца. Я взглянул на глубиномер. Так и есть! Стас не ошибся, командир «Атланта» тоже вел свой корабль на глубине пятьдесят метров.
Когда я вновь перевел взгляд на радиометр, то обнаружил, что его стрелка, пусть незначительно, но все же сместилась влево. Уровень радиоактивного фона понизился. А это могло означать только одно – расстояние между нашим подводным транспортировщиком и преследуемым атомоходом увеличивается. От досады и бессилия я стиснул зубами загубник. Увы, никакой, даже самый современный транспортировщик «морских дьяволов» не способен состязаться в скорости с атомными подводными лодками. Еще на этапе планирования нашей операции весь расчет строился на том, что ходовые испытания американского подводного крейсера будут проходить в различных скоростных режимах. В том числе и на пяти-шести узлах – скорости, обычно выбираемой во время боевого патрулирования, обеспечивающей подводному ракетоносцу максимальную скрытность. И тогда наш «Тритон», способный развивать в подводном положении все десять узлов, вполне мог бы догнать американскую подлодку. Увы, в этот раз расчет не оправдался. Сегодня «Атлант», похоже, испытывали не на возможность следовать залповым курсом с малошумной скоростью, а на способность выполнять маневр отрыва. Чертовски обидно, что не удалось подойти к американскому ракетоносцу с первой попытки и завтра нам снова придется бороздить акваторию испытательного полигона в поисках повышенного радиоактивного фона, снова садиться на хвост «Атланту» и ждать момента, когда подлодка сбавит ход до нашей скорости. Но, похоже, у Стаса есть другое мнение…
За своими мыслями я не сразу заметил, что Стас пытается обратить мое внимание на карту. Когда же я проследил за линией его маркера, то наконец понял, что он имеет в виду. «Атлант» полным ходом шел к северной границе испытательного полигона, до которой, если судить по карте, оставалось менее мили. Если американский капитан не собирался выходить за пределы полигона, а логика подсказывала мне, что так оно и есть, значит, лодка вот-вот должна повернуть. Но величина маневра ограничена гидродинамическими характеристиками подводного корабля. Чем выше скорость, тем меньше угол поворота. «Атлант» же не способен был теперь сразу выполнить полный разворот и, по крайней мере какое-то время, должен был двигаться вдоль северной границы испытательного полигона. И если бы нам удалось верно рассчитать курс корабля, у нас появился бы реальный шанс для перехвата! Вопрос только в том, куда двинется капитан «Атланта»: налево к берегу или направо, в сторону открытого океана. Я бы на его месте повернул к берегу. Там у него гораздо больше свободы для маневра. Повернув направо, лодка через милю упрется уже в западную границу полигона, и капитану вновь придется совершать маневр.