Маша и Медведев - читать онлайн книгу. Автор: Инна Туголукова cтр.№ 5

Когда гнездо было готово, самочка села на яйца, а самец кормил и поддерживал свою половинку. Потом, когда вылупились птенцы, они оба, словно неустанные челноки, сновали туда-сюда с раннего утра до позднего вечера, набивая кормом крохотные ненасытные утробы: четыре распахнутых клювика постоянно торчали из гнезда в нетерпеливом ожидании пищи.

Это было самое чудесное впечатление того лета. И самое трагическое. Потому что однажды, когда они вернулись из леса, отец встретил их на крыльце с опрокинутым лицом. Гнезда с птенцами больше не существовало, только его осколки валялись на полу веранды. Видимо, это были проделки вороны.

Плакали все — и мама, и Маша, и маленькая Юлька. Сердце разрывалось от горя при виде двух осиротевших птичек. Они еще долго не улетали, сидели рядом на бельевой веревке, будто не в силах поверить в свалившуюся на них беду и в эту вынужденную, непонятную и непривычную бездеятельность.

Вот такой же внезапно осиротевшей чувствовала себя сейчас и Маруся. Юлька звонила, писала восторженные письма, но душевная пустота казалась невосполнимой. На работе она еще как-то отвлекалась, но дома впадала в прострацию и ничего не хотела делать — ни готовить, ни стирать, ни убирать.

Однажды, придя с работы, Маруся застала на кухне веселую компанию, видимо, сослуживцев Романа: четыре мужика сидели плечом к плечу, стол был заставлен бутылками, а воздух загустел от табачного дыма.

— О! — шумно обрадовались гости. — Давай, старуха, греби к нашему шалашу!

Маруся вежливо отказалась и скрылась в гостиной.

Она пыталась читать, смотреть телевизор, но разговор на повышенных тонах, мат и гогот не давали отвлечься. Маруся сидела в кресле, уставившись в экран невидящими глазами, и изнемогала от бессильной злости и мучительного стыда перед соседями.

Голодная, она легла спать и долго еще слушала в темноте, как дошедшая до кондиции компания выводит с пьяным надрывом все одну и ту же фразу:

Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля,

Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля,

Стран на свете мно-о-го,

Грузия одна-а!

Утром, разбитая, с больной головой, Маруся с ненавистью посмотрела на спящего Романа: он лежал на спине с открытым ртом, из которого тянулась липкая струйка слюны, и сотрясал воздух заливистым храпом, отравляя его зловонием перегара.

Разгромленная кухня, залитые мочой сиденье унитаза и пол…

Маруся метнулась обратно в спальню, но это бесчувственное тело можно было разве что придушить подушкой. Пришлось отложить разборку на вечер.

И она ушла на работу в полной уверенности, что вечером в доме ее будет ждать хотя бы порядок, ан не тут-то было! Ничего не изменилось, кроме, пожалуй, запаха, который стал еще отвратительнее, напитавшись миазмами набитой окурками пепельницы, прокисших объедков и еще какой-то дряни, настоянной на поте и винных парах.

Маруся распахнула окно и засучила рукава, призывая на голову Романа все казни египетские. Он пришел, когда она домывала на кухне пол. Они наговорили друг другу много обидных слов, и, прерывая затянувшуюся перебранку, Маруся закончила:

— Ну вот что, или ты будешь соблюдать правила общежития, или нам придется с тобой расстаться.

— Ой, как напугала! — ощерился Роман. — А сейчас мы, по-твоему, вместе? Да мне уже осточертела эта жизнь, твоя вечно кислая рожа, жрать нечего, рубашки глаженой не найти — хуже холостяка. На фига мне такое счастье?!

— Ну что ж, — поджала губы Маруся, — я тебя не держу. Можешь хоть сейчас собирать манатки. Скатертью дорога!

— А вот это ты напрасно размечталась. Здесь мой дом, и я отсюда никуда не уйду. И жить я отныне буду так, как мне нравится. А если тебя это не устраивает — вот тебе Бог, а вот порог. Можем разменять квартиру.

Через два месяца они развелись.

Маруся решила, что в ее жизни началась черная беспросветная полоса, но это было только преддверие ада.

Вскоре после развода в квартире появилась Марина, а вслед за ней та самая рыжая наездница, из-за которой и начались все Машины несчастья. Обе вели себя по-хозяйски, демонстративно не обращая на нее никакого внимания. И как-то так получилось, что жизненное пространство Маруси ограничилось Юлькиной комнатой.

Она и сама не могла понять, когда превратилась в это робкое, бесправное существо, в собственном доме лишенное возможности приготовить себе ужин или посмотреть телевизор.

Но повсюду царили две наглые шумные бабы, жрали, пили, орали похабные песни, принимали подружек и открыто, не таясь, насмехались над ней, Марусей.

Романа она практически не видела: уходил он рано, приходил поздно, а по выходным Маруся старалась дома не оставаться. Но однажды, доведенная до отчаяния, она подкараулила его под дверью и пригласила зайти в свою комнату.

Она собиралась быть строгой и лаконичной и предъявить ему жесткий ультиматум, но голос срывался, и она сама чувствовала, как неубедителен и странен ее жалкий лепет.

— Ничего не понимаю! — удивился Роман. — А кто тебе не дает пользоваться кухней? Сама же сидишь в своей комнате, как отшельница. Будь проще, и к тебе потянутся люди! — весело заключил он и повернулся, собираясь уйти.

И Маруся, расстроенная тем, что задуманный ею холодный протест обернулся слезливыми жалобами и ни к чему не привел, заторопилась, пытаясь исправить положение:

— Я требую, чтобы они покинули квартиру!

— Напрасно требуешь. Это моя мать и моя женщина, и они имеют полное право находиться в моем доме.

— Но это и мой дом тоже! И если не можешь навести в нем порядок, давай тогда разменивать квартиру. Ты сам предлагал…

— А нам и здесь хорошо! — раздался из коридора голос бывшей свекрови.

— В таком случае, — задохнулась от возмущения Маруся, — я восстановлю порядок через суд.

Это была ее стратегическая ошибка: она первой пригрозила противнику, и ответный удар последовал незамедлительно. Лютовала в основном рыжая Тамара и делала это очень по-хитрому — когда в доме, кроме них двоих, никого больше не было, даже свекрови.

Она открывала Марусину дверь и говорила ей с порога разные гадости, грозя упечь в психушку, а еще лучше — урыть на кладбище. Маруся делала вид, что читает, считая ниже своего достоинства вступать с хулиганкой в дискуссию, но сердце билось как бешеное, а ладони покрывались противным липким потом — она боялась, что Тамара не совладает с собой и физически выместит на ней свою злобу.

— Ну, Ромаша, и грязнуля же твоя бывшая жена! — громко говорила она в коридоре. — Опять обосрала весь унитаз. Раковина в соплях. Я, конечно, надела перчатки, все отмыла. Но ведь противно! Чуть не стошнило, ей-богу! Хоть бы ты ей сказал, чтоб она за собой убирала…

Юлька ничего этого не знала, кроме развода, конечно, сообщение о котором не слишком ее удивило. Она писала, что учит французский и уже добилась больших успехов, сама водит «вольво», а Рождество они с Франком провели в Париже, что недавно они купили чудесный домик в небольшом городке Зебрюгге на побережье Северного моря, где вечерами на набережной местные жители гуляют с маленькими собачками, и, когда дует сильный ветер, собачки летят на поводках за своими хозяевами, как пушистые воздушные шарики…