Гомм снял обе руки с руля и посмотрел на них.
– Которая правая?
– Ради Христа...
Ирения, сидя рядом с ним, прижала руки Гомма к рулю. Машина выплясывала тарантеллу. Ванесса стонала на каждом ухабе.
– Вижу ее! – сказал Гомм. – Я вижу дорогу! – Он прибавил скорость, а ногу поставил на акселератор.
Одна из задних дверей, которая была плохо закрыта, распахнулась, и Ванесса чуть не выпала наружу. Моттерсхед, потянувшись через Флойда, втащил ее обратно, но прежде чем они смогли закрыться, дверца столкнулась с валуном, поставленным на том месте, где две дороги сливались. Машина встала на дыбы, когда дверца сорвалась с петель.
– Нам здесь необходимо побольше воздуха, – сказал Гомм, продолжая вести машину.
Шум их мотора тревожил эгейскую ночь, но не только он. За ними светились фары и слышался звук лихорадочной погони. Винтовка Джиллемо осталась в монастыре, у них не было ничего, чтобы защититься, и Клейн знал это.
– Поторапливайся! – сказал Флойд, ухмыляясь от уха до уха. – Они следуют за нами.
– Я еду так быстро, как могу, – настаивал Гомм.
– Выключи фары, – посоветовала Ирения. – Будем меньше походить на мишень.
– Тогда я не увижу дорогу, – пожаловался Гомм, перекрикивая рев мотора.
– Ну и что? В любом случае ты едешь не по ней. – Моттерсхед засмеялся, засмеялась – вопреки своим привычкам – и Ванесса. Может, потеря крови сделала ее неконтролируемой, но она не могла удержаться. Четыре Мафусаила и она в машине с тремя дверцами, пробирающейся во тьме – только сумасшедший мог воспринимать такое серьезно. И этобыло последним и несомненным доказательством того, что люди рядом с ней не чокнутые, как охарактеризовал их Клейн, ведь они тоже видели в этом смешное. Гомм даже принялся напевать, пока вел машину, – отрывки из Верди и фальцетом выводил "Через радугу".
И если – крутилось в ее идущей кругом голове – эти создания разумны, как она сама, то как же тогда со сказкой, рассказанной Гоммом? Или и это правда? Может ли быть, что Армагеддон сдерживался несколькими хихикающими старцами?
– Они догоняют нас! – заявил Флойд. Он встал коленями на заднее сиденье и уставился в стекло.
– А мы не позволим, – заметил Моттерсхед, смех его едва ли стал тише. – Мы все собираемся умереть.
– Вот! – закричала Ирения. – Вот другая дорога! Попробуй по ней! Попробуй по ней!
Гомм крутанул руль, и машина почти опрокинулась, сворачивая с главного пути, а потом поехала по новому маршруту. При выключенных фарах ничего нельзя было увидеть, кроме слабого мерцания дороги впереди, но Гомм не собирался испытывать стеснение от таких вещей. Он прибавлял газу до тех пор, пока мотор по-настоящему не завизжал. Пыль свободно носилась повсюду, впархивая в пролом, оставшийся на месте дверцы, и выпархивая снова, коза несколько мгновений бежала у самых колес, прежде чем погибла.
– Куда мы едем? —завопила Ванесса.
– Понятия не имею, —ответил Гомм. – А вы?
Куда бы они ни направлялись, они двигались со значительной скоростью. Эта дорога была более гладкая, чем та, которую они оставили, и Гомм использовал такое преимущество. Он снова принялся напевать.
Моттерсхед высунулся из окна в дальнем углу машины, он наблюдал за преследователями, волосы его струились.
– Они отстают от нас! – взвыл он, торжествуя. – Они отстают!
Радостное возбуждение охватило теперь всех путешественников, и они начали петь вместе с Х.Г. Пели они так громко, что Гомм не расслышал сообщение Моттерсхеда о том, что дорога впереди, кажется, исчезает. Действительно, Х.Г. не знал, что направляет машину со скалы, не знал до тех пор, пока та не нырнула носом вниз и море не поднялось, чтобы встретить их.
– Миссис Джейн! Миссис Джейн!
Ванесса неохотно пробудилась. Голова болела, болела рука. Недавно произошло что-то такое ужасное... хотя у нее и ушло некоторое время, чтобы припомнить в чем суть. Затем воспоминания вернулись. Машина, падающая со скалы, холодное море, хлынувшее через провал вместо дверцы, безумные крики рядом с ней, когда тонула машина. Она выбиралась на свободу практически в полубреду, едва ли сознавая, что Флойд плавает возле нее. Она позвала его по имени, но он не ответил. Она повторила.
– Мертв, – сказал мистер Клейн. – Все они мертвы.
– О Боже, – прошептала она. Она смотрела не на лицо Клейна, а на шоколадное пятно на его пиджаке.
– Забудьте о них теперь, – настаивал он.
– Забыть?
– Есть более важное дело, миссис Джейн. Вы должны подняться, и быстро.
Настойчивость, которая звучала в голосе Клейна, поставила Ванессу на ноги.
– Сейчас утро? – спросила она. В комнате, где они находились, не было окон. Если судить по бетонным стенам, это был Будуар.
– Да, утро, – нетерпеливо ответил Клейн. – Теперь вы пойдете со мной? Я хочу вам кое-что показать. – Он распахнул дверь, и они вступили в мрачный коридор. Немного впереди их слышался такой звук, будто идет важный спор, – дюжина повышенных голосов, проклятия и мольбы.
– Что происходит?
– Они готовят Апокалипсис, – ответил Клейн и провел ее в комнату, где Ванесса так недавно видела на экране «борцовские состязания».
Теперь гудели все видеоэкраны, и каждый показывал различные интерьеры. Тут были казармы и президентские апартаменты, Правительственный Кабинет и Зал Конгресса. И везде кричали.
– Вы были без сознания целых два дня, – сказал ей Клейн, словно это каким-то образом объясняло весь кавардак.
Голова у нее уже не болела. Ванесса переводила взгляд с экрана на экран. От Вашингтона до Гамбурга, от Сиднея до Рио-де-Жанейро – везде, по всему земному шару властители ожидали новостей. Но оракулы были мертвы.
– Они простые исполнители, – сказал Клейн, показывая на кричащие экраны. – Скачек на трех ногах, даже при всех благоприятных условиях, не бывает. Они впали в истерику, и они – зудящие пальцы, занесенные над кнопками.
– А что по-вашему могу сделать я? —спросила Ванесса. Этот осмотр Вавилонской Башни подавил ее. – Я не стратег.
"Гомм и остальные тоже не были стратегами. К тому моменту, когда я сюда прибыл, половина Комитета уже умерла. А другие потеряли интерес к своим обязанностям...
– Но они все еще давали советы, по словам Х.Г.?
– О, да.
– Они правили миром?
– В своем роде, – ответил Клейн.
– В своем роде? Что вы имеете в виду?
Клейн посмотрел на экраны. Из глаз его, казалось, вот-вот хлынут слезы.