Человек, называвший себя Дмитрием Аткинсом, знал, что сегодня умрет. Всю ночь он провел в молитвах и к утру ощутил себя «увядшим листом, готовым упасть». Он был готов к смерти. Но не такой.
Сказано:
«Смерть неосознанная есть смерть, смерть осознанная — бессмертие». Сейчас перед ним стояла Смерть Истинная, ужас его самых жутких снов. Смерть смотрела на него чуть раскосыми глазами — открыто и доверчиво.
Смерть улыбнулась — светлой и беззаботной улыбкой.
— Зна-а-чит, Митя, — колокольчиком прозвенел ее голос.
Говорят, «назови чудовище по имени — и сгинет».
— Дона Ита, — выдохнул человек — и Сабина прыгнула.
29 июля 36 года
08.50
…Джереми шел по единственной улице Белой Орши. Чистенькие типовые коттеджи, зеленые палисаднички. Никаких следов борьбы. Люди просто исчезли.
Еще вчера тут был тихий сонный поселок. Сейчас тишиной и не пахло. Носились аварийщики с портативными анализаторами, разворачивались какие-то кабеля — и никто не обращал внимания на то, что прямо-таки резало глаз. Следы мобильного утилизатора, прошедшего через городок уже после того, как выпала роса, то есть уже после исчезновения полутора сотен человек. Тафнат перекинул кибера на другое плечо и пошел по следу.
29 июля 36 года
09.00 (местное время 00.00)
…Руди настиг его уже за проволочным ограждением, на самом подходе к проржавевшему насквозь плакату «Осторожно, мины». Походя удивился, как мог немолодой уже человек настолько играючи пройти в темноте все эти спирали Бруно и детекторные поля. Шел тот вроде не спеша, но таким широким шагом, что не всякий догонит.
— Доктор Бромберг! Доктор Айзек Бромберг! Стойте! Остановитесь! КОМКОН-2!
Человек даже не обернулся. Антону показалось, он расслышал бормотание:
— Сейчас посмотрим, какой ты КОМКОН.
Все так же, не сбавляя темпа, Бромберг вышел на минное поле. Поминая всех святых, Антон двинулся за ним, стараясь ставить ногу след в след.
— Доктор Бромберг! Объясните, зачем вы взяли из музея сталкерское снаряжение?
Вот тут-то доктор Бромберг и остановился. И не только остановился, но и обернулся. Руди смог разглядеть длинный острый нос с горбинкой, длинный подбородок и очень высокий лоб.
— Не понял, молодой человек! Вы что, называете меня вором?! Айзек Бромберг никогда и ничего не крал. Айзек Бромберг взял то, что принадлежит ему.
— Вам?
— Мне. Я был сталкером. Вы что, не знаете? Как вас зовут?
— Руди.
— Хорошо, Руди, идите сюда, поговорим.
29 июля 36 года
09.05
…Петя Ангелов раскалился до последнего градуса бешенства. Проклятый отчет не сходился. Откуда-то, одна за другой, вылезали все новые нестыковки. Например, в отчете указывалось, что именно гибель детей была причиной, по которой молодой и перспективный Роберт Скляров бросил нуль-физику. А БВИ упрямо утверждал, что физик Скляров покинул Радугу не в 28 и даже не в 29 году — в 31-м.
Тут еще требовательно зазвенело где-то в углу. Петя попытался вызов проигнорировать. Зуммер замолк. Потом завелся снова.
Видеофон обнаружился в ящике стола Руди — древний, с помутневшим и растрескавшимся экраном. Слегка попахивающий все той же сельдью. Индикатор зарядки мигал на последнем издыхании.
— Упорный, как подшипник, — сообщил Ангелов видеофону. — Ну?
— Дон Румата? — осведомились с жутким акцентом.
— В Мирза-Чарле дон Румата. Депрессия у него.
— Га? — Похоже, слово «депрессия» в словарный запас говорившего не входило.
— Ну… неприятности…
В этот момент окончательно разрядившийся видеофон прощально пискнул и погас. Петя уронил его обратно в ящик. За это время он пришел к выводу, что дело темное и лучше всего будет пообщаться непосредственно со Скляровым.
Роберт сиял. «Совсем изменился человек», — порадовался Ангелов.
— О, Петя! Как ты? Как Руди, Джереми?
— Лучше всех! Роберт, тут у меня небольшой вопрос. Скажите, вы говорили, что покинули Радугу из-за гибели детей.
— Да, конечно… Это было…
— А в каком году?
— Сейчас, минутку… В тридцать первом.
— Роберт, но катастрофа была в двадцать восьмом?
— Как в двадцать восьмом? Не путаешь? — Короткое молчание, и чуть растерянно: — Да, на самом деле…
— Так из-за чего же вы ушли?
— Я же сказал! А… кажется, припоминаю… После той катастрофы там была такая ужасная атмосфера… Кто-то даже погиб… И Волны эти — раз в месяц… Бункеры высокой защиты… Ты не представляешь, Петя, каково это, неделями жить без окон и питаться одними концентратами.
— Роби, а откуда Волны? Ведь эффективное экранирование нуль-камер изобрели уже в том же двадцать восьмом.
За это утро Петя основательно поднахватался в истории нуль-физики.
— Не знаю, — чуть не плача ответил Скляров, — это Гофман… Нет, тогда он уже погиб… А, вспомнил, проект Маляева. «Тьма». Звездолеты для полета к черным дырам. На них ставили неэкранированные нуль-камеры.
— А зачем? Это давало какие-нибудь преимущества? Их же нельзя использовать вблизи планет.
— Не знаю… Так было надо! — И, внезапно разозлившись: — Да что ты ко мне пристал?! Оставьте меня в покое!
Экран погас, лишь мерцала в углу надпись:
«Доступ с вашего номера на номер „Роберт Скляров" заблокирован абонентом».
«Вот и поговорили, — удивленно подумал Петя, — Гм… это Джереми говорил, что девяносто процентов всей секретной информации можно получить из открытых источников? Ну, проверим». И он с головой ушел в технологию изготовления неэкранированных нуль-камер. Через некоторое время ему повезло. Петя так и не понял, для чего нужна деталь стандарта ГАЛСТ-379894-27, но это было не так уж и важно. Главное, она была положительно необходима для создания неэкранированной нуль-камеры и не использовалась больше нигде. Плюс к тому обладала серийным номером. В годы с 28-го и поныне было выпущено 49 таких деталей — с номерами от 26 до 74. Ангелов дал поиск на корабли, для которых заказывалась эта деталь. Результат был странным — 49 кораблей, от зонда до лайнер-звездолета. Корабли находились в консервации, разбросанные по космопортам Галактики. Называлось все это «Проект Йормала». Непонятки множились, как кролики.
«Если готовился массовый штурм черных дыр — почему об этом не сообщали? Почему операцию законсервировали? Зачем нужны неэкранированные камеры? А ведь Руди сказал бы, что не в тех руках такой корабль может стать оружием». Мысль неприятно резанула — чужая, холодная, и в то же время он знал: его собственная.