– Господин Молитвин, вы хотите сказать, что эти обезьяны… чуют смерть? – тихо бросил кто-то.
Шаман не ответил, и от его молчания всем стало неуютно.
5
Обедали тут же – в маленькой столовой, украшенной поблекшим лозунгом «Решения ХХVI съезда КПСС – в жизнь!» Ни лозунг, ни обед (на диво невкусный, видать, без святых готовили) меня не интересовали. Мне нужно было нечто иное. Точнее, некто…
Господин Молитвин изволили откушать первое… второе… Кофе выпить… Я спокойно ждала. Перед заседанием шамана отловить не удалось. Значит, отловим сейчас.
Столовая опустела. Господин Молитвин одиноко восседал за дальним столиком, смакуя кофе (вторая чашка, а еще инсультник!). Я огляделась.
Пора!
– Приятного аппетита, Иероним Павлович!
Его рука дрогнула. Кофе плеснул на старую застиранную скатерть.
Я постаралась улыбнуться – искренне, радостно, как учит великий Лойола.
– Я, видите ли, поинтересоваться хочу…
Улыбка явно осталась неоцененной. Выцветшие глаза недобро блеснули:
– По поводу обезьян, госпожа прокурор?
«Госпожа прокурор» прозвучало ничуть не хуже, чем «гражданка следователь».
– Да Бог с ними, с коропоки, – я вновь улыбнулась. – Френч где купили?
Тоже способ – вначале спросить о какой-нибудь галиматье. Хотя и в самом деле – интересно!
Бледные губы господина шамана дернулись.
– Купил лет двадцать назад, на Барабашовском рынке – был такой во время оно. Кстати, сейчас многие наши с вами земляки уверены: и рынок, и близлежащая станция метро названы так из-за обилия барабашек, как когда-то называли в народе Тех. Дескать, расплодились в этом районе сверх меры еще до Большой Игрушечной. А едва начинаешь им толковать про академика Барабашова – смеются. Какое, мол, отношение имеет чужой академик к нашим родным барабашкам?! Ладно, вернемся к френчу… Когда меня пригласил господин Бажанов, понадобилось что-то приличное. А у меня в шкафу френч – и клубный пиджак. Зеленый, с позолоченными пуговицами. Френч все-таки пристойней будет. Я ответил?
Надо бы вновь улыбнуться, но я поняла – не могу.
– Иероним Павлович! Что было со мной, когда вы вошли в камеру?
Равнодушное пожатие плеч.
– Вы же знаете…
Знаю?
– …еще один укол.
– Но зачем?
– Затем! Развели тут сопли!
– Иероним Павлович! Я видела фотографию…
– Тот, кто вам ее показал – редкий дурак! – старик резко повернулся, глаза блеснули. – А вообще-то говоря, я не давал клятвы Гиппократа. И если бы не Алик… Не Олег Авраамович… Я бы спокойно оставил вас на милость здешних эскулапов.
Откровенно. Только о чем он? Господин алкаш Залесский попросил помочь? Или сам помог неведомым мне образом? С какой радости? Неужели из-за Эммы? Выходит, так!
– Скажите, Иероним Павлович, меня могли принять за… мертвую?
Вновь вспомнилась фотография. Бр-р-р! Зря это Третий…
Бесцветные губы скривились:
– При известной доле воображения, госпожа прокурор. А почему бы вам не спросить вашего… магистра?
– Спрошу, – кивнула я. – Только ведь он в шаманах не состоит. Это все, что вы можете сказать?
– Абсолютно все, – он отвернулся. – Если вас неудержимо тянет сказать спасибо, то не претендую. Вы уже благодарили. Можете свечку поставить, на первом этаже есть часовня.
– И какому богу? – не удержалась я.
Внезапно представилось: полутьма храма, неяркий отсвет лампад – и лик Великого Шамана Ерпалыча. Но ведь Игорь не зря говорил о капитанах! Господин Молитвин, Легат Печати… А почему бы и нет?
Кажется, он что-то понял. Взгляд стал мягче – и добрее.
– Не стоит об этом, Эра Игнатьевна! Будем считать, что Бог един, и да расточатся врази Его! Помните, вы спрашивали меня об одном… самозванце. Тогда я его не знал, а вот недавно довелось познакомиться.
Вначале не поняла – и вдруг до меня дошло. Самозванец! Чернобородый самозванец с мясницким ножом в руке!
…Кровь на белом могильном камне, кровь на полу, на руках, на черном балахоне.
Мы еще встретимся, старший следователь Гизело! Встретимся – но уже не здесь.
Моецарство скоро будет всюду!..
– Он – редкий негодяй, Эра Игнатьевна, но все же не Бог. Пока – не Бог.
– Пока – что? – не выдержала я.
– Пока… – его голос стал тихим, еле слышным. – Пока есть… Другой. Вы же Библию читали?
Упоминание о Творце не убедило. По-моему, в последний миг шаман передумал и не сказал того, что хотел. И я подумала, что вовсе не хочу знать ее – эту правду. Ну ее!
– Гизело! Эй, Гизело здесь?
Я невольно дернулась.
Обернулась.
В дверях стоял паренек в пятнистом камуфляже.
– Вы Гизело?
Встала.
Кивнула.
– К телефону вас! Международный, из Штатов. Какой-то Стрим-Айленд…
Стрим-Айленд!
Сердце дрогнуло, замерло…
…Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок…
Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад…
Господи!
ТЫесть!
6
– Мама!
Mummy!Мамочка! Это я – Эми! Эмма! Ты… Слышать? Слышишь?
– Да…
Горло сдавило – не ответить.
–
Hallo!Это я, Эми! Мама, ты слышать?
– Да! – спохватываюсь я. – Эмма, я слышу тебя, слышу, девочка!
Кажется, я плачу. Каждое слово – как стометровка…
–
Mummy!Я знаю, тебе звонить нельзя совсем! Но я видеть тебя по
TV!Мама – ты
hero,ты молодец! Вы там все –
heroes!Мы посылали телеграмму протест ваш и наш
President!И соседний
townтоже посылать! Мы тут –
heroes,как и вы, мы не пустить
national guard!Наши все говорить вам – держитесь!
О чем это она?
National guard?При чем здесь…
И вдруг я понимаю.
Маневры Шестого флота, цунами, болезнь легионеров…