— Где твой передатчик?
— У Римлянина.
— Значит, он знает о корабле. Принцессу нужно вывезти отсюда.
— Да, — мрачно ответил Лако.
Бахрома одеяния снова прикрыла ноги принцессы. Дверь рефрижератора захлопнулась.
— Выпусти меня. Я помогу тебе. Во всем.
Он долго на меня смотрел, словно решал, можно ли мне доверять.
— Ладно, выпущу, — в конце концов сказал Лако. — Но попозже.
Лако пришел за мной, как стемнело. Он и до этого заходил пару раз — сначала за лопатой, которую пришлось вытаскивать из кучи археологического инструмента, сваленного рядом с коробками, а затем — за ампулой и шприцем. Пока дверь рефрижератора была открыта, я завороженно смотрел на принцессу, заклиная ее повернуть голову. После этого я еще долго ждал, пока Лако закончит свои дела, в которых моей помощи не требовалось. Странно, что прутья решетки не превратили мои ладони в расплавленный жир.
Лако выпустил меня из клетки в сумерках — солнце, должно быть, час как село. Он бросил на пол моток желтых проводов и удлинитель, прислонил к коробкам лопату.
— Нужно передвинуть рефрижератор, — сказал Лако. — Поставим его у задней стены тента — и погрузим сразу же, как только приземлится корабль.
Я разматывал провода, не спрашивая, где Лако их раздобыл. Один был очень похож на шнур от респиратора Эвелины. Мы подсоединили все шнуры, и Лако выключил рефрижератор. Я изо всех сил вцепился в провод, хоть и знал, что через несколько секунд Лако подключит рефрижератор к удлинителю. Лако проделал эту операцию с необычайной осторожностью, словно боялся, что свет вырубится. Впрочем, все обошлось.
Едва мы подняли рефрижератор — он оказался не таким уж и тяжелым, — свет слегка потускнел. Мы двинулись вдоль ряда ящиков. Так вот чем Лако занимался большую часть дня! Он передвинул все ящики в восточной части тента, расчищая проход, и освободил место у стены. Провода удлинителя немного не хватило, и рефрижератор пришлось поставить в нескольких метрах от стены. Все равно успеем вынести — если, конечно, корабль прибудет вовремя.
— Римлянин уже здесь? — спросил я.
Лако направился к центру тента, и я подозревал, что мне. не стоит идти за ним, — совсем не хотелось дожидаться в клетке появления армии сухундулимов. Так что я остался у рефрижератора.
— У тебя есть магнитофон? — спросил Лако, останавливаясь и оборачиваясь на меня.
— Нет.
— Надо записать показания Эвелины — они понадобятся, если за дело возьмется Комиссия.
— У меня нет магнитофона.
— Я тебя больше не стану запирать. — Он швырнул мне ключ от клетки. — Если не доверяешь — отдай его бее.
— На трансляторе есть кнопка записи.
Мы отправились к Эвелине, и она сказала нам про проклятие, но я ей не поверил.
А потом появился Римлянин.
Лако, похоже, совсем не волновало, что Римлянин расположился на кряже, что высился над нами.
— Я выкрутил все лампочки. — Лако присел рядом с койкой Эвелины. — Им здесь ничего не разглядеть. Крыша накрыта брезентом. У сухундулимов есть фонари, но спускаться ночью они не рискнут.
— А на рассвете?
— По-моему, она приходит в себя. Включай запись. Эвелина, у нас есть магнитофон. Расскажи нам, что произошло. Можешь говорить?
— Последний день, — сказала Эвелина.
— Да, — подтвердил Лако. — Сегодня — последний день, завтра утром сюда прилетит корабль и заберет нас домой. Тебя осмотрит врач.
— Последний день, — повторила она. — Гробница. Грузили принцессу. Холод.
— Что она сказала в конце? — спросил Лако.
— По-моему, «холод».
— В гробнице было холодно, да, Эви? Ты это имеешь в виду?
Она попыталась покачать головой.
— Кола. Римлянин. Вот — пить, наверное, хотите. Кола.
— Римлянин дал тебе колу? Там был яд? Он отравил команду?
— Да, — выдохнула она, как будто именно это и пыталась нам все время сказать.
— Что это был за яд, Эвелина? — Крой.
Лако резко обернулся ко мне.
— Она сказала «кровь»? Я покачал головой.
— Спроси ее еще раз.
— Кровь, — четко проговорила Эвелина. — Хранит.
— О чем это она? — удивился я. — Укус хранита не смертелен. От него даже плохо не становится.
— Да, но концентрированный яд хранита убивает. И как я сразу не сообразил — изменения в структуре клеток, восковой налет… Древние беи использовали для бальзамирования концентрированный раствор крови, зараженной ядом хранита. Как думаешь, откуда Римлянин это узнал?
А может, он и не узнавал, — может, у него всегда был этот яд. Может, его предки, высадившись на Колхиде, были такими же любопытными, как беи, у которых незваные гости собирались украсть планету. «Покажите нам процесс бальзамирования», — попросили они, а затем, разглядев очевидную выгоду, просто сказали умнейшей из беек — так же, как Римлянин сказал Говарду, Эвелине и остальной команде: «Вот вам кола — пить, наверное, хотите».
Я подумал о красавице-принцессе, в горе скрывшей лицо. Об Эвелине. О бее, которая бездумно сидела перед соляриновой лампой.
— Это заразно? — спросил я. — Кровь Эвелины отравлена?
Лако сморгнул, словно никак не мог взять в толк, о чем я говорю.
— Только если выпьешь, наверное. — Он умолк и посмотрел на Эвелину. — Она просила меня отравить бею. Но я не понял — ведь тебя с транслятором здесь еще не было.
— А ты бы решился? Если бы знал, отравил бы бею? Чтобы спасти сокровище?
Он меня не слушал — смотрел на крышу тента, в уголок, не до конца прикрытый брезентом.
— Светает? — спросил он.
— До рассвета еще час.
— Нет. Хотя для нее я бы сделал что угодно… — В голосе Лако было столько мучительной тоски, что мне стало не по себе. — Но не это.
Он сделал Эвелине еще один укол, задул огонь в лампе и через несколько минут сказал:
— Осталось три ампулы. Утром я вколю ей все.
Подозреваю, он глядел на меня и размышлял, можно ли мне доверять, сделаю ли я то, что требуется.
— Это убьет ее? — спросил я.
— Надеюсь. Ее никак не перенести.
— Знаю, — ответил я. Мы замолкли.
— Два дня. — Голос Лако был полон той же тоски. — Инкубационный период длится всего два дня.
Больше мы ничего не говорили — ждали восхода солнца.
С рассветом Лако отвел меня в комнату Говарда и сквозь прорезанное в пластиковой стене окно показал мне плоды своих трудов.