Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси - читать онлайн книгу. Автор: Нил Гейман cтр.№ 89

Она шмыгнула носом и кивнула.

— Я тоже.

Она усердно высморкалась в платок и затолкала его обратно в рукав. У нее был значок, на котором было написано: ПРИВЕТ! Я СОФИ! ХОЧЕШЬ СБРОСИТЬ 30 ФУНТОВ ЗА 30 ДНЕЙ, СПРОСИ МЕНЯ, КАК!

— Мы сегодня весь день ее искали. Пока безуспешно.

Она кивнула, и из глаз у нее опять потекли слезы. Она провела упаковкой молока перед сканирующим устройством, сканер пиликнул и выдал стоимость товара. Тень протянул два доллара.

— Уеду я из этого гребаного города, — вдруг раздраженным голосом произнесла она. — Поеду к маме в Ашленд. Элисон нет. Сэнди Ольсен исчез в прошлом году. Джо Минг в позапрошлом. А если в следующем году настанет моя очередь?

— Я думал, Сэнди Ольсена увез отец.

— Конечно, — отрезала девочка. — Увез. А Джо Минг укатил в Калифорнию, а Сара Линдквист пошла погулять и потерялась, и никто больше ее не видел. Мне без разницы. Я хочу в Ашленд.

Она глубоко вздохнула и на секунду задержала дыхание. А потом вдруг ни с того ни с сего улыбнулась. И в ее улыбке не было лицемерия. Просто, решил Тень, ее учили улыбаться, когда она отдает клиенту сдачу. Она пожелала ему удачного дня и переключилась на женщину с тележкой, набитой продуктами. Она доставала их по очереди и сканировала.

А Тень взял молоко, сел в машину и поехал. Мимо заправки и драндулета на льду, через мост и — домой.

Прибытие в Америку

1778 год

Жила-была девочка, и однажды дядя ее продал, — писал мистер Ибис своим идеальным каллиграфическим почерком.

Такова суть, остальное — детали.

Некоторые вещи нельзя принимать близко к сердцу, ибо они причиняют слишком много боли. Смотрите, вот живет хороший человек, хороший и в своих собственных глазах, и в глазах своих друзей: он честен и предан жене, он обожает своих детишек и окружает их вниманием, он заботится о своей стране, старательно выполняет свою работу, старается как только может. И он же, по доброте душевной и со знанием дела, истребляет евреев: ему нравится музыкальное сопровождение, тихое и спокойное, под которое проходит очередная акция; он настоятельно советует им не забывать свои идентификационные номера, когда люди заходят в душ, многие, объясняет он им, забывают свои номера, а когда выходят из душа, надевают чужую одежду. Это успокаивает евреев. После душа, убеждают они себя, будет жизнь. Хороший человек присматривает за тем, как бригада относит тела в печи; если он и бывает чем-то недоволен, то только тем, что позволяет себе расчувствоваться, когда паразитов травят газом. Он уверен, что если бы он был по-настоящему хорошим человеком, он бы только радовался оттого, что земля очищается от скверны.

Кажется, все так просто.

Человек — не остров, провозгласил Донн, но он ошибся. Если бы мы не были островами, то погибли бы, потонули в чужих трагедиях. От чужих трагедий нас изолирует омываемый со всех сторон водой остров (само слово «остров» обозначает «то, что омывается водой»). Такова наша островная природа. Чужие истории именно так — самой своей формой, основанной на повторах и подхватах, — воздействуют на наши чувства. Канва не меняется: родился человек, жил-жил, а потом взял и умер. Подробности можете почерпнуть из собственного опыта. Такого же банального, как любой другой сюжет, такого же уникального, как любая другая жизнь. Человеческие жизни — все равно что снежинки, образующие уже виденный когда-то узор, похожие одна на другую, как горошины в стручке (вы когда-нибудь рассматривали горошины в стручке? Я имею в виду, всматривались ли вы в них? Понаблюдайте за ними внимательно в течение одной-единственной минуты, и вы уже никогда не спутаете одну с другой), но при этом неповторимые.

Если мы не склонны обращать внимания на отдельного человека, нам остаются только цифры: тысяча погибших, сто тысяч погибших, «число пострадавших может достигнуть миллиона». Если у нас есть истории человеческих жизней, статистика превращается в живых людей — но даже и это ложь, ибо люди продолжают страдать в таком множестве, что цифры ничего не выражают и ничего не значат. Смотрите, вы видите ребенка со вздутым животом, его руки и ноги, похожие на сухие палочки, мух, которые ползают в уголках его глаз: станет вам легче оттого, что вы узнаете, как его зовут, сколько ему лет, о чем он мечтает и чего боится? Если вы получите возможность заглянуть к нему в душу? А если станет, разве мы тем самым поможем его сестре, которая лежит с ним рядом в раскаленной пыли, словно нелепая, искореженная пародия на ребенка? И если мы испытаем чувство сострадания, неужели тогда эти двое детей сделаются для нас важнее, чем тысяча других, так же страдающих от голода, чем тысяча других юных жизней, которые вскоре станут пищей для бесчисленного множества мух, что вьются над ними и тоже хотят обеспечить свое потомство пищей?

Вокруг беды мы чертим оградительные линии, а сами сидим на своих островах, и ни одна беда не в силах нас задеть. Беды покрыты сплошным, гладким слоем перламутра и скатываются с нас, точно жемчужины, не причиняя настоящей боли.

Литература позволяет нам проникнуть в иные миры, в иное сознание и посмотреть на все иными глазами. В придуманной истории мы не умираем, вовремя успев остановиться, или умираем, но только за другого человека, а в действительности остаемся невредимыми и просто переворачиваем страницу или закрываем книгу: и жизнь продолжается.

Жизнь, такая же, как у других, и — непохожая ни на одну другую.

А правда в том, что жила-была девочка, и однажды дядя ее продал.

Вот как говорили в тех краях, откуда приехала девочка: никто наверное не знает, кто отец ребенка, а вот кто мать — тут можно знать наверняка. Счет родства и передача наследства велись по женской линии, а власть была сосредоточена в руках мужчин: мужчина безраздельно властвовал над детьми своей сестры.

В тех местах шла война, ничего особенного, обычные мелкие стычки между мужчинами соперничающих деревень. Будто соседи поссорились. И в этой ссоре одна деревня выиграла, а другая проиграла.

Жизнь — товар, люди — предмет торговли. Рабство в тех краях было частью культуры в течение тысячелетий. Последние великие королевства Восточной Африки уничтожили арабские работорговцы; народы Западной Африки взяли эту работу на себя и сами принялись уничтожать друг друга.

В том, что дядя продал племянников-близнецов, не было ничего предосудительного или необычного, впрочем, близнецы считались сверхъестественными созданиями, и дядя их боялся, боялся настолько, что не сказал им о намерении их продать, чтобы они не смогли причинить вред его тени или убить его. Им было по двенадцать лет. Ее назвали Вутуту, Вещей Птицей, а его — Агасу, в честь мертвого короля. Они росли здоровыми детьми, и так как они были близнецами, братом и сестрой, им много рассказывали про богов, и они слушали то, что им рассказывали, потому что были близнецами, и все запоминали.

Их дядя был толстым и ленивым. Если бы у него в хозяйстве было побольше скота, он бы, наверное, продал какую-нибудь скотинку, а не детей, но лишней скотины не было. Вот он и продал близнецов. Ну и будет о нем: в дальнейший наш рассказ он не попадет. Лучше поглядим, что станется с близнецами.