Мама промолчала.
– Ходит уверенно… Заикаться меньше стал.
Мама втянула голову в плечи.
– Я вчера видел, как он на велике гоняет. Пора ему дополнительные колесики снимать.
Мама закусила губу.
– Что ты молчишь? – сжал кулаки папа. – Ты же видишь, что происходит!
– Он выздоравливает, – с трудом сказала мама.
– Вот именно! Но почему вдруг! А если… если потом еще хуже будет? Мне же сказал психиатр…
– …психолог…
– …сказал психолог, чтобы мы следили за всем необычным. Как он вдруг стал таким… почти нормальным?
– В больнице.
– Что?!
И мама рассказала все, что сообщил ей лечащий врач. Папа сидел, обхватив голову руками. Он никогда в жизни не держал в зубах сигарету, но сейчас очень хотел докурить.
– Бред… Бред… Так не бывает.
Мама сидела ровно, как ученица на первой парте. Только руки не сложила перед собой, а зажала между колен. Ей было очень страшно.
Папа встал и принялся расхаживать по кухне.
– Значит так… Чудес не бывает. Что-то было… Его лечили… Нет, это вряд ли, раз ты говоришь, что врач сам офигел… Да и знаю я, как они его лечили! А перед этим… – папа невольно покосился на верхнюю полку буфета, закрытую теперь на маленький висячий замок. – Перед этим он наглотался таблеток.
Папа остановился и произнес облечено:
– Вот в чем дело! Он же при смерти был! Получается, мозг получил ударную дозу наркотика… мобилизовался… и что-то там в нем случилось! Какие-то резервы открылись!
Папа продолжал развивать стройную теорию, основанную на сведениях, которые он почерпнул в интернете. Мама слушала, кивала и старалась радоваться вместе с мужем. Тому достаточно было всего лишь найти логичное объяснение, правдоподобную версию, чтобы поверить в чудо. Она… не то чтобы не верила в чудеса… но знала, что сейчас с ее сыном творится что-то нехорошее.
Хотя он и выздоравливает.
Богдан в своей комнате усмехнулся. Он не видел маму, но слышал воодушевленную речь отца. И вспоминал все его бесконечные: «Сиди ровно!», «Говори четко!», «Смотри под ноги!». Скоро все будет по-другому. Богдан не просто будет ходить и говорить правильно, он станет лучшим. Потому что иначе и быть не может. Иначе несправедливо.
* * *
Богдана таскали по обследованиям, изучали чуть не под микроскопом. Впрочем, и под микроскопом тоже – кровь, лимфу и прочие анализы. К нему водили студентов, чтобы продемонстрировать, как оно в жизни бывает. Один настырный пожилой эндокринолог упорно пытался заполучить мальчика для исследований, чтобы написать потрясающую диссертацию, но тут уж родители Богдана стали грудью. Пришлось дедушке поднимать старые связи в министерстве, чтобы не отдать внука в подопытные кролики.
Однажды сунулся к Богдану юркий корреспондент из бульварной газетки. Очень хотел чуда, но получил только пару оплеух от папы.
Папа потом полчаса отходил:
– Сенсацию ему подавай! Материал! Пошел бы лучше в больнице поработал, горшки повыносил – вот где материала, хоть завались!
Но отошел, снова развеселился и отправился с Богданом кататься на лыжах – как раз выпал первый настоящий снег.
Мама больше грустила. То есть она, конечно, с огромным облегчением видела, что у ее сыночка – наконец-то! – ничего не болит, что он и говорить, и соображать стал гораздо лучше. Она уже договорилась о переводе в нормальную школу (хотя Богдан сильно отстал, и теперь ему придется учиться с детьми на два года младше).
И все равно. Что-то внутри не давало ей обрадоваться до конца. Почему-то мама каждую секунду ожидала, что вот-вот случится нечто страшное. Не возвращение болезни даже, а какая-то катастрофа, которую она и представить не может.
Этой осенью голова у нее болела сильнее обычного. И Нюшка постоянно простужалась. И папа, несмотря на счастье от выздоровления сына, то и дело сваливался с радикулитом. Или с повышенным давлением. Или еще с какой дрянью, о которой прежде не имел никакого представления.
– Ничего, – отшучивался муж, – это мы Данькины болячки на себя забрали.
И маме от этой шутки становилось нехорошо.
Зато Богдан наверстывал все, чего ему не хватало в детстве. Он начисто выжег в себе всю боль. Он накачивал мышцы под руководством любимого дяди Леши (правда, теперь на тренировки приходилось бегать на школьный стадион). Он начал следить за своей внешностью и ухаживать за девчонками. И нравился им, особенно тем, которые раньше его не видели. Не только за рост и фигуру, но и за сдержанную силу, за сумасшедшее упрямство, с которым он преодолевал любую преграду.
Однажды Богдан увел первую красавицу двора у парня на год старше. Тот, помня Даньку еще хромым и убогим, решил устроить показательное избиение. Отозвал Богдана за гаражи и задал ритуальный вопрос:
– Ты че?
Богдан раньше не то что не дрался, но даже не видел, как это делается. Поэтому он не ответил положенным по этикету «А ты че?», а сразу заявил:
– Ты из-за Светки так напрягся?
Этот вопрос в лоб, да еще заданный самым дружелюбным тоном, сбил с толку и соперника, и присутствующих пацанов. На Богдана посмотрели с изумлением.
– Так она теперь со мной гуляет, понял? – улыбнулся Богдан. – Я ей больше нравлюсь.
Соперник совсем растерялся и не смог ничего придумать в ответ, как обложить Богдана незамысловатым, но очень обидным матом. Из относительно приличных слов там были только «ублюдок» и «инвалид». Богдан, не переставая улыбаться, резко ударил противника в живот. Неумело, но очень сильно. И еще раз. И еще. Глаза у него в этот момент были словно искусственные.
Если бы он не улыбался, а орал, пацаны среагировали бы раньше. А так они стояли и оторопело смотрели, как бывший колченогий Данька методично ударяет упавшего на землю соперника то правой рукой, то левой. И только когда он замахнулся ногой, кто-то сообразил:
– Да он его убьет!
Но и вчетвером оттащить Богдана удалось не сразу. Он уже перестал улыбаться, только глухо рычал и упрямо лез, чтобы добить, втоптать в землю.
После этого случая соперник неделю не выходил из дому, а у его кровати сидела его девчонка, которая испугалась «этого зверя». Ей заранее сообщили о драке, она наблюдала за ней из укромного места, чтобы успеть в нужный момент выскочить и защитить Даньку. А вместо этого увидела его улыбку и стеклянные глаза…
Больше она к Богдану не подходила. Зато остальные девчонки смотрели на него со смесью ужаса и восторга.
Богдан после этого случая попросил папу отдать его в какую-нибудь секцию типа каратэ. Он хотел научиться убивать человека с одного удара. Папе он этого, конечно, не сказал.
* * *
На каратэ ему не понравилось, на других восточных единоборствах тоже. Везде тренеры твердили о философии добра, о неприменении силы к слабому. И не только твердили, но и заставляли проникаться этой идеей. Богдан сначала честно пытался проникнуться. У него довольно быстро получилось овладеть техникой медитации. В свое время он проделывал что-то похожее, когда воображал свою голову чужой. Но отключившись, он шел за сенсеем совсем не туда, куда хотелось бы тренеру. Сенсей заставлял открыться миру, впустить его в себя, но это означало снова впустить в себя боль. Как только Богдан понял это, то намертво закупорился.