Они вновь слились в объятиях, задыхаясь в унисон, как вдруг… как вдруг Лидия отчетливо услышала громкий скрип. Но это не был скрип ее деревянной кровати. Звук исходил от двери.
Кто-то стоял под дверью. Кто-то следил за ними…
Алексей тоже услышал это и замер. Отпрянул от Лидии…
— Что за чертовщина! — прошелестели его губы. — Что это значит?!
Да нет, чертовщиной тут, пожалуй, не пахло. Вряд ли призрак Гаврилы Ивановича оказался столь патологически любопытен… Это не бес, не привидение, это человек! Постоял, прислушиваясь, — и осторожно двинулся дальше по коридору.
— Нас кто-то слышал! — с ужасом шепнул Алексей. — Кто-то следил за мной… видел, как я вошел к тебе, и слышал каждое наше слово, каждый вздох! А что, если это была Ирина?!
Это имя ударило Лидию в самое сердце.
— Ирина? Так, значит, ты вовсе не так уж и равнодушен к ней? — Она вскочила с кровати и торопливо надела рубаху. Затянула завязки так, словно петлю на шее затягивала. — Ты не должен был приходить сюда, если так уж заботишься о мнении Ирины!
— Она спасла мне жизнь, — насупившись, пробормотал Алексей. — Она влюблена в меня. Я всегда знал, что она влюблена в меня, оттого и спасала, хотя рисковала собой. Она любит меня всем сердцем. А я… я отплатил ей черной неблагодарностью, потому что не совладал с зовом плоти. Если она узнает об этом, никогда не простит.
Лидия с трудом перевела дух. Ревность пронзила ее так остро, так больно, что имелось лишь одно средство справиться с ней — причинить ответную боль Алексею.
— Ни-че-го, — даже не произнесла, а проскрипела она, сама поразившись тому ехидству, которое прозвучало в ее голосе. — Простит. Простит, и ты поведешь ее под венец не позднее чем через два года. А может быть, и раньше. Надеюсь, ты поторопишься. Все-таки Ирина — дочь графа, генерала, отнюдь не бесприданница… Очень выгодный брак. Такой шанс нельзя упустить. Поспеши, а то вдруг кто-то перейдет дорогу!
И тут же Лидия прикусила язык, вспомнив про убийство.
Сказать ему? Предупредить?
Не поверит, даже слушать не станет…
Алексея словно ветром сдуло с постели!
— Никто и никогда, — прошипел в ответ, — никто и никогда не оскорблял меня сильнее! Будь ты мужчиной, я вызвал бы тебя к барьеру! Но ты женщина, поэтому я должен молча проглотить это оскорбление и уйти, проклиная тебя!
Он ринулся к двери, но, уже взявшись за ручку, вспомнил, что на нем и нитки нет, кроме повязки на плече. Вернулся, сгреб в охапку свои брюки и рубашку, раскиданные по полу, и исчез.
Только сейчас Лидия почувствовала, какие ледяные у нее ноги. Забралась в постель, прильнула лицом к прохладной льняной простыне, еще помнившей запах Алексея, и закрыла глаза.
«Мне надо уходить, уходить отсюда! Вернуться в Москву, искать обратную дорогу домой!» — твердила она как заклинание, но это не помогло. Идти ей было некуда, да и сил не осталось. Все, что она могла сейчас сделать, это плакать. Ну вот она и точила слезы в подушку, пока не уснула, и даже жизнерадостный крик третьих петухов не смог ее разбудить.
Глава 9. Крест на тарелке
— Да что это с вами нынче, барышня Лидия Александровна?! — в ужасе возопила Фоминична. — Вы никак с левой ноги встали?!
Лидия только зубами скрипнула, в очередной раз швыряя за спину деревянную солонку. На сей раз — деревянную. Наверное, Фоминичне стало жаль той, фарфоровой, разбитой за завтраком, вот она и позаботилась о барском добре, уверенная, что Лидия все равно рассыплет соль опять. Так оно и вышло.
Ирина, сочувственно глядя на нее, рассмеялась ненастоящим, искусственным смехом. Но ей, сразу видно, совсем не было смешно — она смеялась ради отвращения приметы, которая пророчила ссору.
Лидия подумала: ей еще повезло, что Фоминична не щелкнула ее по лбу в целях предохранения от сбычи недоброй приметы… После утреннего щелчка — с той же целью отмеренного — наверняка остался синяк. И за дело, такое впечатление. Чего Лидия сегодня только не натворила… чудилось, мирозданье ополчилось на нее и, словно нарочно, заставляло снова и снова рассыпать соль, а также разбить крохотное затейливое зеркальце, чесать левый глаз, здороваться через порог, садиться за стол не благословясь… и Лидия не сомневалась, что, если она вечером задумает пойти прогуляться, месяц, куда бы она ни пошла, будет уныло светить ей с левой стороны, что тоже предвещало неприятности.
Да уж, денек выдался — надо бы хуже, да некуда! Фоминична ходила надутая, у Ирины глаза были на мокром месте, Алексей же вовсе не показывался нынче из своей комнаты. Кеша пришел и пробормотал, что молодой барин дурно себя чувствует, а потому не явится к столу и к разговору. Спать станет, потому что сон — лучшее лекарство.
Ирина, еле удерживая дрожь губ, отвернулась и украдкой смахнула слезинку. Фоминична разворчалась: Кеша-де приглядывает за Алексеем Васильевичем дурно, оттого молодому барину и неможется. Кеша пожимал плечами беспомощно, что-то пытался бормотать в свое оправдание, но только одна Лидия смотрела на него сочувственно.
Фоминична перехватила ее взгляд и еще пуще насупилась, но уж кто-то, а Лидия прекрасно понимала, что Кеша тут совершенно ни при чем, даже если рана у Алексея снова разбередилась. Переусердствовал барин молодой, предаваясь любовным шалостям, вот и неможется ему. О ране его ночью-то они меньше всего думали…
А может быть, и не в ней дело. Скорее всего, от непосильного стыда впал Алексей в спячку. Лидию и саму била дрожь при мысли, что кто-то подглядывал вчера за их бурными ласками и подслушивал неистовые признания, но она успокаивала себя тем, что скрип половиц за дверью ей все-таки почудился… что и говорить, в иной своей жизни она очень даже виртуозно научилась жить иллюзиями… а как иначе было выживать в беспощадном, насквозь реальном мире?! А мужчины по части иллюзий — слабаки. Не умеют скрываться в их коконе, оттого и ломаются очень быстро. Вот и Алексей сломался. Может быть, на поле брани он и был храбрец-удалец, но в мирной жизни, особенно в быту, сплоховал. «Трусоват был Ваня бедный», — вспомнила Лидия из Пушкина, из Алексан Сергеича…
Алексей просто не решается выйти, опасаясь скандала. Да неужели он так плохо знает Ирину?! Ясно же, что она никогда и никакого скандала не устроит, даже если столкнется с изменой возлюбленного лицом к лицу. Фоминична, как бы ни храбрилась, тоже пикнуть не посмеет, опасаясь испортить отношения барышни с тем, кого так старательно пророчила ей в мужья. Так что бояться Алексею, по сути, нечего, надо только наглости набраться и делать вид, будто ничего не случилось. Однако с наглостью у него явная напряженка, от этого он и не решается небось и перед Лидией предстать… и после того, что она вытворяла ночью, и после того, что он ей наговорил, — так сказать, в благодарность…
Лидия мучилась от раздирающих душу, совершенно противоположных чувств.
С одной стороны, ее злила мужская трусость, поскольку она не может не злить женщину, а с другой — это, может, не трусость никакая, а деликатность? Нет, ну в самом деле, как бы она должна была вести себя, если бы Алексей вздумал выставлять напоказ их отношения? Это жестоко оскорбило бы Ирину… получается, Алексей прав, что ушел в подполье?