— Как ужасно, — пробормотала она. — Как ужасно будет, если мистер Виз узнает про все это из каких-нибудь других источников.
— Вряд ли, Шарлотта, — ответила Люси, принимая бой. — Джордж Эмерсон будет молчать, а других источников просто нет.
Мисс Бартлетт поразмышляла.
— А возница, например? Я же видела, как он подглядывал за вами из кустов. И я помню, он держал в зубах фиалку.
Люси передернуло.
— Эта глупая история нам окончательно вымотает нервы, если мы о ней не забудем. Как может какой-то флорентийский возница выйти на Сесиля?
— Мы должны учитывать все возможности.
— Да нет, здесь нет никакой опасности.
— А если про все знает старший Эмерсон? Наверняка знает.
— Мне это абсолютно все равно. Я благодарна тебе за твое письмо, но если эта новость пойдет по округе, я уверена, что Сесиль только посмеется над ней.
— Из чувства противоречия?
— Да нет, просто так. Посмеется.
Но глубоко в сердце своем Люси не была уверена в Сесиле, поскольку знала — он желает ее чистой и нетронутой.
— Ну ладно, дорогая, тебе лучше знать. Наверное, джентльмены изменились с тех пор, когда я была молодая. Леди уж точно изменились.
— А ну-ка, Шарлотта! — Люси, играя, со смехом хлопнула ее по плечу. — Хитрая лиса! Скажи, что мне все-таки сделать? Сначала ты хочешь, чтобы я молчала, а теперь, чтобы рассказала все. Так как мне поступить? Ну-ка, быстро отвечай!
Но мисс Бартлетт была не склонна перевести все в шутку. Она вздохнула и сказала:
— Мне за тобой не угнаться в разговорах, дорогая. Меня бросает в дрожь, когда я вспоминаю, как я вмешалась там, во Флоренции. Ты же сама способна решать свои проблемы, тем более что ты гораздо умнее меня во всех отношениях. Ты меня никогда не простишь.
— Ну что, тогда пойдем? А то они без нас все разнесут.
Замечание было весьма кстати, ибо с лужайки доносились вопли маленькой Минни, с которой Фредди чайной ложкой пытался снять скальп.
— Дорогая! Одну минутку! У нас может не быть возможности поболтать. Ты уже виделась с молодым Эмерсоном?
— Да.
— И что произошло?
— Мы встретились возле церкви.
— И как он себя ведет?
— Да никак. Мы говорили про Италию, только и всего. Все нормально. Ну посуди: как он может воспользоваться тем, что знает? Да и зачем ему это? Посмотри на все моими глазами, Шарлотта. Он не причинит нам никаких неприятностей.
— Тот, кто хоть однажды вел себя как негодяй, негодяем остается навсегда. Таково мое мнение.
Люси помолчала и сказала:
— Сесиль на днях заявил, и, я думаю, это правильно: существуют негодяи сознательные и бессознательные.
Она снова помолчала, словно отдавала дань уму Сесиля. Сам Сесиль был виден в окне, с романом в руках. Роман был новый, из библиотеки Смита. Мать, вероятно, уже вернулась со станции.
— Негодяй — он всегда негодяй, — зудела мисс Бартлетт.
— Что до бессознательного поведения, то дело в том, что мистер Эмерсон просто потерял голову. Я как с неба упала в эти фиалки, и он был глупейшим образом удивлен. Не думаю, что его следует винить за это. Все предстает в очень неожиданном свете, когда ты вдруг видишь человека, и он стоит на фоне чего-то особенно красивого. Это действительно так, и он потерял голову. Я не нравлюсь ему, и вообще здесь нет никаких глупостей, совершенно никаких. Эмерсон нравится скорее Фредди, и тот пригласил его к нам в воскресенье. Ты, кстати, сможешь все оценить сама. Он сильно изменился; теперь уже нет ощущения, что минута — и он разрыдается. Он работает клерком в офисе генерального управляющего крупной железной дороги. Он клерк, а не носильщик, как говорила мисс Лэвиш. Сюда он приезжает по выходным, к отцу. Тот раньше занимался журналистикой, но потом заболел ревматизмом и отошел от дел. Вот так. А теперь — в сад!
Подхватив Шарлотту под руку, она повела ее к дому.
— Полагаю, мы больше не будем говорить об этой итальянской истории. Не станем омрачать этой темой твой отдых в Уинди-Корнер.
Люси решила, что ее речь была хороша. Но читатель мог заметить в ней одну оговорку. Заметила ее мисс Бартлетт или нет, сказать со всей определенностью нельзя, ибо невозможно проникнуть в сознание человека пожившего. Они могли говорить и дальше, но их беседа была прервана появлением старшей хозяйки. Последовали объяснения случившегося на станции, и в их разгар Люси исчезла, встревоженная образами — более живыми, чем прежде, — которые всплывали из глубин ее сознания.
Глава 15. Внутренняя катастрофа
Воскресенье, последовавшее за приездом мисс Бартлетт, было днем волшебным, как и большинство дней в этом году. Осень пришла на пустошь, разбавив разноцветьем монотонную зелень лета, тронув парки белыми хлопьями тумана, буки — красным, а дубы — золотым. Черные сосны, стоящие на вершинах холмов, наблюдали за этими изменениями, сами — неизменные. И над всем этим раскинулось безоблачное небо, внимавшее малиновому звону церковных колоколов.
В саду Уинди-Корнер было пусто, и только оставленная кем-то книга в красном переплете грелась на солнышке посреди гравиевой дорожки. Из дома доносились шум и болтовня — дамы собирались в церковь.
— Мужчины заявили, что они не пойдут…
— Не нужно их ругать…
— Минни спрашивает, идти ли ей…
— Скажи ей, никаких глупостей…
— Анна, Мэри! Застегните мне сзади…
— Дорогая Лючия! Могу я попросить у тебя булавку?
Мисс Бартлетт объявила накануне, что при всех обстоятельствах она не пропустит утреннюю молитву в церкви.
Солнце отправилось в свой путь по небосводу, но уже не Фаэтон, а Аполлон руководил бегом светила — умелый, непреклонный, величественный. Лучи солнца падали на дам, когда они подходили к окнам спален, на мистера Биба, который, стоя возле ворот церкви, улыбался, читая письмо от мисс Кэтрин Элан, на Джорджа Эмерсона, чистившего башмаки своего отца, и наконец, чтобы нам уж закончить каталог вещей, достойных описания, на упомянутую выше книгу в красном переплете. Дамы двигаются, мистер Биб двигается, двигается и Джордж, а движение порождает тени. Книга же лежит неподвижно; утреннее солнце нежно ласкает ее, и она слегка приподнимает подхваченную ветром обложку, словно отвечая ласковым лучам светила.
Люси выходит на лужайку через дверь гостиной. Ее светло-вишневое платье явно неудачно, в нем она выглядит безвкусно и блекло. У горла — гранатовая брошь, на пальце — обручальное кольцо с рубинами. Она смотрит вдаль, на пустошь. Немного хмурится, но не со злости, а так, как хмурится храбрый ребенок, который делает все, чтобы не заплакать. Пространство пустоши безлюдно. Никто не видит Люси, поэтому никто не будет сетовать на то, что она не в духе. Широкие просторы разворачиваются перед ней — вплоть до далеких холмов, освещенных лучами Аполлона.