Картахена - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 29

– А ты посвисти погромче, и придут облака. – Маркус погладил ее по голове, уже склоненной над блокнотом. – У меня в горле пересохло, так что я прогуляюсь, пожалуй, вниз и выпью в деревне холодного вина.

– Ладно, иди. – Паола пожала плечами, карандаш в ее пальцах тихо двигался вверх и вниз, не отрывая грифеля от бумаги. – Через стену лазить не нужно, выходи через главные ворота. Раз ты выходишь отсюда, сторож тебе и слова не скажет.

– Думаешь, он нас уже забыл и примет меня за приличного человека?

Она фыркнула, отложила блокнот и наконец повернулась к нему лицом:

– Это не важно. Итальянцы так устроены – раз ты уже побывал внутри, какой смысл с тобой объясняться или спорить? У него же горло пересохнет.

Он так и сделал: свернул от часовни на главную аллею, миновал двух облупившихся львов у подножия парадной лестницы, немного постоял на аллее, разглядывая балюстраду дворца и легкие башенки с люкарнами. Потом с важным видом, не оглядываясь, он прошел мимо сторожа, наугад свернул с дороги в оливковую рощу и спустился с холма к морю, стараясь держаться прямо на север, но все же заблудился и вышел не к рыночной площади, а прямо на кладбище.

На дорогу у него ушло не больше часа – новая тропа оказалась вдвое короче, чем утренняя, – так что, входя в деревню, он предвкушал, как, вернувшись за Паолой, проведет ее разведанным путем и как она удивится и поднимет к нему свое смуглое лицо с широко расставленными серыми глазами.

– Надо же, – скажет она, – каким коротким мне показался обратный путь.

«Бриатико» прекрасен, но в нем не с кем поговорить. Обслугу по большей части набирают в окрестных деревнях, народец молчаливый, коренастый и себе на уме. Другое дело Петра, процедурная сестра, эта готова слушать меня когда и где угодно, правда, здесь ее гоняют в хвост и в гриву, потому что новенькая. Вчера я рассказывал ей сказку про Осу Беспокойства, и на том месте, где бездомная оса залетела в рот любопытной соседке, она улыбнулась.

Маленькая Петра так редко улыбается, будто рот у нее запекся сургучом. Мне нравится ее лицо, слишком светлое для южанки, у большинства местных женщин кожа цвета сигарного листа. Еще мне нравится ее нездешний говор – апулийский? – завидую этим протяжным гласным и согласным, вибрирующим, будто папиросная бумага на гребенке. В отеле есть еще библиотекарша Вирга, но с ней нам разговаривать не о чем, это я знаю с тех пор, как мы ездили на утренник в детский санаторий. За щекой у нее катается холодный кислый пузырек недосказанности. А может, я просто недолюбливаю женщин, которые выше меня ростом.

В последний день февраля мы забили гостиничную машину подарками и сластями, забрали скучающего тренера с корта и отправились на север, в Венцано. Нас поселили на первом этаже, вместе с детьми, и всю ночь я слушал, как за стеной плакал ребенок. Утром мы с Виргой читали по очереди часа полтора, библиотекарша привезла Андерсена, а я взял свои «Истории города Ноли». Дети шуршали конфетами и с надеждой поглядывали на тренера, мирно дремавшего в углу, прислонившись к шведской стенке. Утром я встал в половине восьмого, чтобы прогуляться по парку, и застал его вылезающим из окна коттеджа, где жили врачи. Он приветствовал меня улыбкой шаловливого путто и пошел к своей комнате босиком, неся белые холщовые туфли в руке.

Выспавшись под наше монотонное чтение, Зеппо принес из машины огромный красный мяч и оказался так хорош и ловок с детьми, что про нас с библиотекаршей тотчас забыли. Мы пошли на санаторную кухню попросить по чашке кофе, и, усевшись напротив Вирги, я понял, что впервые смотрю ей прямо в лицо. Лицо было слишком белым, как у всех рыжих девчонок, веснушки проступали на скулах и на покатом лбу. Что я вообще о ней знаю? Что у нее едва заметный шрам на шее и невидимая хлесткая пружина внутри, такие пружины бывают у всех бывших цирковых, даже у стариков и толстяков. Пружину я чувствую, когда стою близко к ней, а шрам заметил сегодня в первый раз. Вирга – хорошее имя для старой девы. Или для начинающей ведьмы.

– Эти сказки… вы их сами написали? – спросила Вирга как будто с сомнением. – Довольно примитивно, надо заметить. И совсем не похоже на итальянский фольклор. В первый раз вижу английского пианиста, который сочиняет истории про лигурийцев.

При чем тут фольклор? Стоило послать библиотекаршу подальше вместе с ее мнением, однако ссориться с ней неохота: единственный доступный компьютер в этом доме духов находится в полном ее распоряжении. Разозлится и поменяет пароль, плакали тогда мои утренние экзерсисы. Придется царапать карандашом на гостиничной бумаге для писем.

Сомневаться нечего, мое наследство было украдено. Будь у меня чуть побольше ума, можно было догадаться об этом раньше (в письме конюха был ясный намек на то, что Аверичи живет не по средствам, а в последнее время и вовсе пошел вразнос). Ясно же, что Лидио звал мою мать приехать, чтобы вместе с ней придумать, как отобрать у канальи то, что он обнаружил в стене бабкиной спальни. Наверное, ему казалось, что одним своим появлением мать заставит хозяина задрожать, пасть на колени и во всем повиниться. Черта с два, он бы и разговаривать с ней не стал.

Кто она вообще такая? Бывшая невестка мертвой Стефании, которую даже в последней воле не упомянули, жалкая английская вошь, живущая в трущобах со своим бастардом. Конюх помнил ее крепкой девицей, краснощекой блондинкой из северного графства, умеющей обращаться с лошадьми. Они небось катались вместе по парковым аллеям, то и дело пускаясь во весь опор. Посмотрел бы он на мать, когда она плакала (скорчившись на кухонном полу, будто зародыш) оттого, что бутылка с аквавитом разбилась, выскользнув у нее из рук. Или когда лежала на своем засаленном диване, натянув одеяло до глаз, и дрожала от лихорадки (или лихоманки, не знаю, что там с ней бывало, знаю, что ходила она под себя, а мне приходилось то и дело мыть диван жидкостью для посуды). Явись такое чучело к воротам «Бриатико», сторож вышел бы из сторожки, поигрывая суковатой палкой, и сказал бы, что здесь не подают.

В детстве мне нравился этот сторож, особенно когда он смеялся: у него был черный обугленный рот с неожиданным всплеском золота внутри.

Мысль о том, что Аверичи надо убить, возникла у меня не сразу. Вернее, поначалу у меня вообще не было никаких мыслей. «Бриатико» меня заворожил. Две недели прошли в прогулках по коридорам после отбоя, разговаривать с людьми мне не слишком хотелось. Меня не оставляло ощущение, что они все – мои гости. Только незваные.

Потом в голове стали мелькать кусочки пазла: нож? удавка? Отравить в столовой за ужином? Подсыпать ему порошок из побегов лианы, Dahlstedtia pinnata, или подлить в молоко сок ассаку – отраду индейских рыбаков? Чем Аверичи не рыба – он задохнется, замечется и выпрыгнет из воды. А потом всплывет брюхом вверх.

Нет, в отравителях есть что-то жалкое. К тому же их всегда разоблачают. Аверичи должен не просто умереть – он должен вернуть то, что украл. Этого не сможет сделать человек, захлебывающийся пеной от цикуты или, скажем, ослепший от аконита. Аверичи должен испугаться, сделать, что велят, а потом умереть.