Русский Рэмбо для бизнес-леди - читать онлайн книгу. Автор: Александр Звягинцев cтр.№ 14

В том селе под Калугой, где еще теплилась в людях память о его расстрелянном деде, пригрел Влодзимежа настоятель церкви и как мог воспитал его. Окончив сельскую школу с золотой медалью, поступил юный Влодзимеж на философский факультет МГУ.

Вот тогда-то впервые и попал он в поле зрения "конторы Никанора". Капитан по фамилии Костров покопался в биографиях его родственников и без долгого промывания мозгов предложил "философу" Шабутскому быть стукачом на факультете. Влодзимеж "продинамил" капитана и под благовидным предлогом был отчислен из МГУ. Потом была армия…

К своему удивлению, служить он попал в погранвойска, на китайскую границу. Так уж случилось – именно на участке его заставы был крохотный островок Даманский. И когда полезли на него, как саранча, китайцы, пришлось пану Влодзимежу окреститься еще и в кровавой купели. Провалявшись с полгода в госпиталях и кое-как залечив простреленную в ночной атаке селезенку, подался Влодзимеж на проторенный предками путь, в Московскую духовную семинарию, что в Троице-Сергиевой лавре.

Семинарию он успешно закончил, был рукоположен в сан и стал с тех пор зваться отцом Мирославом.

Приход ему определили в Закарпатье, в самой захудалой глухомани. Сожженная еще бандеровцами деревянная церквушка, иконы и церковная утварь были разграблены. В приходском кармане лишь блоха на аркане… От безысходности и от буйства молодых нерастраченных сил решился отец Мирослав на подвиг ради веры православной…

Из православных священников Закарпатья, таких же бедолаг, как и сам, сколотил он бригаду в девятнадцать человек, обучил ее водить тяжелые грузовики и утянул с собой на строящийся БАМ, деньгу на православное дело зарабатывать. Платили на отсыпке трассы самосвальщикам до тысячи рублей в месяц: деньги бешеные по тем временам. Пять лет "долгогривые" строили "Магистраль века", а дойдя до Кодарского хребта, сдали разбитые самосвалы и вернулись в Закарпатье, к своим сиротским приходам.

На месте сожженной деревянной церкви возвел отец Мирослав с божьей помощью по собственному проекту каменную хоромину с золотыми куполами и крестами. Все заработанное на таежных марях и наледях вложил в нее, да еще и в долги влез.

А события в стране развивались, как в дурном сне.

Горбачевская перестройка, будто материнским молоком, вскормила в Закарпатье националистов, радетелей за "нэзалэжнисть". Бывшие вояки из дивизии СС "Галичина" стали национальными украинскими героями. Споры об украинской "нэзалэжнисти" проникли и в церковную среду. Даже некоторые "долгогривые" из бамовской шоферской бригады стали ратовать за отделение украинской православной церкви от "поганой москальской". В долгих бдениях прорывался к их разуму отец Мирослав, но итогом был третий поджог его Златоглавой. На этот раз дотла выгорела его красавица. А ему самому, бросившемуся в огонь спасать древние иконописные лики, какие-то молодчики проломили свинцовым кастетом голову.

Поняв, что плетью обуха не перешибешь, с тяжелым сердцем покинул отец Мирослав Закарпатье и перебрался под Калугу, где ему определили приход его расстрелянного деда. Прослужив в нем год, от тоски по своей закарпатской златоглавой красавице впал отец Мирослав в беспробудное пьянство. В пьяных угарных снах стали ему являться видения о погибели церкви православной и о разорении земли русской.

Являться в событиях, которые вскорости случались.

Рассказывал он по пьяному делу о своих видениях некоторым прихожанам, и те шарахались от него как черт от ладана. Дошло до церковного начальства…

Там хоть и неплохо относились к отцу Мирославу, но, посчитав его видения промыслом дьявольским, а пьянство делом непристойным, лишили Мирослава сана. И стал Мирослав попом-расстригой, каких на Руси в смутные времена бывает тьма-тьмущая. Бороду он сбрил, но в мирскую одежду облачаться не стал.

Так и ходил в сутане поповской.

Может быть, и спился бы отец Мирослав и стал бы обыкновенным бомжем, да высмотрела его одна прихожанка польского происхождения, лет на десять его моложе. Привела в свой дом, отмыла, подкормила и душу его, заледеневшую было, бабьими ласками отогрела. Сначала-то он смотрел на нее как мышь на крупу, но, когда она понесла от него, он почему-то сразу почувствовал вкус к семейной жизни и с затаенной радостью ждал появления нового шляхтича Шабутского.

Из Москвы на освободившийся приход прислали старичка священника, тихого и в церковных требах усердного, но прихожане по всем надобностям шли по-прежнему к Мирославу, так как за неумолимо сбывающиеся пророчества стали почитать его чуть ли не святым, незаслуженно за правду и веру пострадавшим. И негласно детей крестить к нему несли, и соборовать приглашали, и на исповеди грешные души облегчать приходили, и открывшийся магазин или ресторан какой звали святой водой окропить.

А года три назад перехлестнулись пути его с уголовной братвой. То просили его кровавую разборку между ними предотвратить, то деньги, не праведно добытые, по справедливости поделить, то тайно отпеть другана, получившего пулю или перо под ребро на бандитской разборке, которую лучше не засвечивать у ментов… Правда, когда братва попросила его быть хранителем общака, он наотрез отказался, чем, к удивлению своему, нажил еще больший авторитет у братвы.

Дальше больше: с такими же просьбами стали к нему обращаться и бывшие партийные секретари, ставшие банкирами, бывшие директора заводов, ставшие их хозяевами, городские власти и даже милицейское начальство. Никому не отказывал отец Мирослав, всех мирил: и партийных, и милицейских, и братву, благо те и другие щедро "отстегивали" от доходов своих. Полученные от них деньги и деньги от мелкой коммерции, которой пробавлялся он, не доверяя почте и телеграфу, регулярно сам отвозил в Закарпатье и отдавал в руки новому настоятелю прихода на восстановление своей Златоглавой.

Возвращаясь из последней поездки, завернул отец Мирослав в один сельский приход под Одессой, повидаться с настоятелем его отцом Иовом – с одним из "долгогривых" бамовской шоферской бригады. Относился Мирослав к нему с уважением за его крестьянскую основательность в вере и в делах житейских.

А еще и потому, что, когда вспыхнула вдруг кровавая междуусобица в соседнем Приднестровье, отец Иов счел своим долгом отправиться на боевые позиции.

Там он причащал в окопах перед боями донских казаков, соборовал умирающих и служил скорбные погребальные молитвы над их братскими могилами.

Отца Иова Мирослав нашел в постели разбитым поясничным радикулитом. Рядом с его кроватью со сварливым клекотом расхаживали индюки, а с поповского подворья доносилось мычание некормленых и недоеных коров, кудахтанье кур и требовательный гусиный гогот.

При виде гостя ладная из себя, крутобедрая хозяйка кинулась накрывать крестьянской снедью придвинутый к постели стол. Потом в душевных разговорах под обильное возлияние крепкой монастырской настойки поведал ему прикованный к постели отец Иов о крайней своей нужде: ехать сегодня вечером в Москву по церковным делам.