Чужие знамена. Чужие миры. Чужие войны. Она пошла с Кларой, удовольствовалась ролью почти бессловесного бойца, в нужный момент просто выхватывающего сабли и становящегося рядом с остальными. Точно так же она билась и рядом с Кан-Торогом, постоянно ощущая, что ей никогда не постичь смысла, наполнявшего жизнь настоящего Вольного, не понять его войны.
Война должна быть своей собственной. Если уж ввязываться в неё вообще.
Выбраться отсюда. Исполнить долг перед Кларой (раз уж встала с ней рядом). И – домой, немедленно домой!
Конечно, хорошо бы, чтоб Кицум отправился туда тоже. Кем бы он ни оказался впоследствии. Ведь не случайно он столько лет странствовал по Мельину. Значит, тоже чувствовал что-то близкое в этой суровой земле. Мало ли миров в Упорядоченном (как она теперь знает)? А он выбрал для воплощения именно её. Её Мельин. И отчего-то Тави казалось, что туда он и должен вернуться.
– Здесь, – остановилась шедшая впереди Ниакрис. За всё время их отряду не решились заступить дорогу никакие гарпии и тому подобные малоприятные обитатели Дна Миров.
Белые перья так и лежали. Не разметал ветер – на Дне Миров нет ветров. Не потревожил зверь – умный хищник за версту обойдёт подобные «останки».
– Здесь, – повторил Кицум. – Друзья, нам представился шанс вырваться отсюда малой кровью. Нам надо вернуться в Эвиал. Слишком многое начато и слишком многое не завершено.
– Золотые слова, – проворчала за спиной Тави мрачная Райна. – Вот только как завершать, когда непонятно, кого рубить и, главное, как?
– Кого рубить найдётся, – откликнулся Кицум. – Уж тут можете не сомневаться. Могу только догадываться, что сейчас сделает Сильвия, но уж наверняка помчится к своим покровителям. Или же – на что я рассчитываю – что покровители сами явятся к ней, – он усмехнулся, вполне эдак по-пиратски и чуть ли не кровожадно. – Ниа, прошу тебя…
Лейт-Ниакрис мягко, одним движением очутилась возле груды перьев. Выученица Вольных, Тави могла оценить – бойцом Ниакрис могла оказаться поистине страшным. Отчего-то Тави стало даже не по себе – словно чувствуя, что им непременно суждено будет сойтись лицом к лицу.
Дальнейшее произошло быстро, можно сказать – стремительно, так что мало кто успел понять происходящее.
Ниакрис закрыла глаза, вытянула руку – так, словно сжимая невидимый меч. Кицум встал рядом, ладонь положил девушке на лоб. Мгновение, и рука Лейт дрогнула под невидимой тяжестью, точно в ней и впрямь оказался неподъёмный фламберг. А ещё миг спустя на макушку Тави словно рухнул настоящий кузнечный молот.
Боль и тьма. Падение. Ничто…
Глава пятая
Эвиал
Бросившаяся к бесчувственному Анэто хозяйка Волшебного Двора волей-неволей пропустила следующий акт драмы. Милорд ректор был плох, и совсем не требовалось обладать какими-то целительскими талантами, чтобы это понять. Анэто выложился до конца, пытаясь взломать выставленный Разрушителем щит, – и почти что преуспел в этом. Щита больше не было, но армии, обращённой в охваченную паническим слепым ужасом толпу, это помочь уже не могло. Спасибо своим, не подвели, не дрогнули, на собственных плечах вытащили милорда ректора из пекла, и Мегана, склоняясь над смертельно бледным лицом, пересечённым тёмно-алыми дорожками кровяных струек, чувствовала, что глаза начинает предательски щипать.
Холодный разум опытной чародейки, конечно же, знал диагноз, знал и что делать при «предельном истощении сил, вызванном чрезмерной концентрацией на поддержании перманентно-действующего заклинания», как выразились бы умники-заумники Ордоса. А вот сердце сейчас ощутимо мешало. Обжигало глаза закипающими слезами, заставляло трястись руки, а губы – выкрикивать какие-то совершенно бессмысленные слова.
И только под всеобщими изумлёнными взорами она сумела как-то прийти в себя. Вспомнить, что она-таки пока ещё и хозяйка Волшебного Двора, и помощь коллеге – её прямая обязанность.
Мегана покраснела. Горячо, жарко, густо, как не краснела с молодости, да и то – не по причине сердечных тревог, а опасаясь, что не получит на очередном испытании очередного «выше всяких похвал; достойно всеобщего подражания». Огромным усилием заставила подбородок не трястись, а руки – не дрожать.
– Кертен, Омела, Эсияз! Дайте руки, быстро!
Умение перелить силу опустошённому магией товарищу – одно из основополагающих, этому учат во всех обязательных курсах. И сейчас Мегана, словно испугавшись вырвавшихся наружу чувств, работала как одержимая.
И она пропустила весь поединок Разрушителя с Этлау, пропустила момент, когда войско начало постепенно останавливаться и люди словно стряхнули с себя нахлынувший ужас. Не помнившие себя ратники ошеломлённо озирались по сторонам. Мало-помалу отряды приводили себя в порядок, вновь раздались резкие команды десятников; отброшенная армия вновь превращалась в войско из безумной толпы.
Откат вновь и вновь терзал Мегану, глубоко в грудь вонзая холодные когти. Во рту она ощущала привкус крови, кровь по обыкновению текла и из носа; сама едва не теряя сознания, Мегана держала и держала заклинание, щедро отдавая свои собственные тепло и силу распростёртому на плаще человеку, так внезапно ставшему единственным во всём мире.
А потом, когда Анэто уже застонал и приоткрыл глаза, из ниоткуда возник отец Этлау. Его шестиконечный косой крест, дотоле постоянно носимый на груди, куда-то бесследно исчез. «Небось потерял, когда улепётывал», – мрачно подумала Мегана. Экзекутор едва дышал от бега, но глаза его отнюдь не выглядели глазами уносившего ноги труса. Острые, колючие, тёмные, они впивались, точно дротики, и мало кто мог выдержать взгляд инквизитора, не отвернувшись.
Мегана, правда, могла. Особенно сейчас. Когда в сердце негаданно-нежданно открылась потаённая дверца.
И как он ещё нашёл их – настолько безошибочно и быстро! – среди кипящего человеческого моря?
– Досточтимая Мегана, – проскрипел отец Этлау, вперяя в неё свой взор, более подошедший бы сейчас какому-нибудь зомби. – Достопочтенные маги, нам остался последний приступ. Разрушитель исчерпал почти все свои силы. Мы схватились с ним врукопашную. Никто не одолел. Но следующий приступ станет последним. Последним, я знаю. Надеюсь, что господа маги исполнят свой долг.
«Почти те же слова сказал и Ан…»
И следа не осталось сейчас в отце Этлау от злобного фанатика. Сейчас это был полководец, спокойный и уверенный в себе, несмотря на бегство его армии. От него словно волнами расходилось нечто незримое, неощутимое, но люди вокруг вдруг как-то подбирались, переставали растерянно топтаться, кто потерял оружие – торопились подобрать или чужое, или хотя бы топоры, в изобилии навезённые крестьянами-трудниками.
Вновь зажглись принесённые факелы. Вновь выстраивались колонны и шеренги. Толпа обретала вид войска с поистине неестественной, пугающей Мегану быстротой. Немногие уцелевшие инквизиторы стягивались к Этлау, словно роящиеся пчёлы к королеве.