Сами по себе - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Болмат cтр.№ 36

— Не хочу, — сказала она так громко, что проходившие мимо нее двое молодых людей с коктейлями в руках одновременно обернулись. — Не хочу. Отвали.

Она поймала удивленный Темин взгляд. Первый раз в жизни она сказала мальчишеское школьное слово «отвали». Все, подумала она, все, конец, я сбросилась как мешок с песком, и падаю и никакой тяжести в себе не чувствую, пока об землю не брякнусь. Дирижабль улетает, подумала она, вон разворачивается на лестнице, огибает двух несовершеннолетних испорченных подростков, спускается по ступенькам. Отличная пара была: дирижабль и детородная машина. Жалко, распалась. Она усмехнулась включившейся невпопад усмешкой, встала, подошла к перилам и посмотрела вниз. Харин сидел за столиком и читал книжку. В своем вызывающе дорогом и вызывающе консервативном костюме он выделялся среди разноцветной богемной публики как первый хиппи среди оксфордских выпускников. Тема взгромоздился внизу на свободный табурет. Он опять уставился в телевизионный экран, в виртуальном пространстве которого умирающие одушевленные существа танцевали — или дрались, сверху было не разобрать, — с ожившими неодушевленными. Через некоторое время он вскочил и отправился искать свою приятельницу. Марина заметила, что один из телохранителей Харина смотрит на нее снизу, поверх пергидролевых голов двух проституток, примостившихся с рюмками на дальнем конце длинной, залитой разноцветным блеском, стойки. Она увидела, как Кореянка Хо прошла в служебное помещение в обнимку с каким-то относительно пожилым вундеркиндом.

Марина отошла от перил и забралась на табуретку верхнего бара. Здесь народу было поменьше, чем внизу, и вентиляция получше работала. Слава Богу, знакомых сегодня нет почти никого. Силы небесные, не обижайтесь на меня, — попросила она, — я все испортила, — и посмотрела вверх. У нее над головой висела яркая лампа.

Она купила себе водку, разбавленную апельсиновым соком, и посмотрела на себя в зеркало, кусочек лица между разноцветными наклейками. Цугцванг, — подумала она, — что я ни делаю, все неправильно. Она пригляделась: левая щека у нее была блестящая, мокрая. Зато я здесь единственный живой человек, подумала она и вспомнила строчки Б. Л. Пастернака, обведенные трехцветной рамочкой. О, Господи! Это что еще за глупости? Живая. Смешно. Детский сад. Живая, как маньяк на электрическом стуле, — и это еще не самое худшее сравнение, которое может в голову прийти.

Прозрачные, населенные замерзшей воздушной паутиной айсберги выступали из-под ярко-желтого апельсинового сока. Просила (грохот музыки) без (когда (сейчас) хочется сразу выпить, половина между застревает и мокрым съехавшим холодом потом по губам), и этот (в дурацкой оранжевой футболке с китайским драконом (о!) на груди, загорелый (магнолии, светлячки (ночью, когда мокрая, и с полотенцем на плечах), длинные белые волны из темноты), голубоглазый), рассеянный (косился по сторонам все время, как преступник из немого кино, рукой кому-то (двум (одна рыжая (Тема тоже рыжий, особенно на солнце), веснушчатая, в черном латексе) лесбиянкам) махал), глуховатый робот (взял, открутил, наклонил, открыл, зачерпнул(!), насыпал(!), потряс, поискал, отрезал, налил, помешал, поставил), все равно положил.

Отчаяние охватило ее. Я его ненавижу, подумала она, ненавижу, всегда ненавидела за его тупость и больше видеть его не хочу, видеться не хочу, не хочу с ним больше встречаться и разговаривать не хочу никогда, слышать не хочу, никогда, никогда больше, никогда, подумала она, никогда, никогда, никогда, никогда. Ах! Мир — дрянь.

Все, подумала она, немедленно пора старой становиться. Бармен походя улыбнулся ей и автоматически подмигнул. Единственный способ быть живой. Она быстро выпила и с удовольствием услышала приглушенный грохот льда, падающего на дно пустого стакана. Прямо сейчас.

— Что случилось? — услышала она у себя за спиной заботливый голос Харина. — Проблемы?

— Что вы читаете? — спросила Марина.

— Фридрих Ницше, — ответил Харин, — «Веселая наука».

— Интересно? — спросила Марина.

Когда они подъехали к дому, Кореянка Хо, подхватив на сгиб руки сноп роз, преподнесенный Хариным еще по дороге на балет, сразу же выкарабкалась из машины.

— Маринка, я побежала, — она ткнулась губами в маринино ухо, — я умираю писать хочу, — сообщила она конфиденциально и еще раз просунула голову в кабину по направлению к Харину. — Спасибо за прекрасно проведенный вечер.

Пока Марина говорила «до свиданья», дверца захлопнулась и верхний свет в машине погас. Она пошарила в темноте по бугристой шершавой поверхности и вопросительно обернулась к Харину.

В черном костюме с белой рубашкой, озаренный снизу церковным светом из открытого бара, Харин напоминал миролюбивого вампира. Он задумчиво смотрел на Марину. Казалось, он хочет что-то сказать и не решается.

Марина представила себе, как она, в эту, несомненно романтическую минуту, вытаскивает пистолет, стреляет Харину в лицо, стреляет телохранителям в затылки, — и не может потом из машины выйти, потому что ей дверь не открыть в темноте.

— Выходи за меня замуж, — неожиданно сказал Харин охрипшим голосом. Он недовольно откашлялся.

Второй раз за этот вечер Марине показалось, что она ослышалась.

— То есть, как? — тупо спросила она.

— Просто, — ответил Харин. — В церкви. Священным браком.

Целуйтесь, — вспомнила Марина восторженную физиономию Кореянки Хо. Ты откидываешь фату с лица, вытаскиваешь пистолет, стреляешь, бежишь к выходу в развевающемся подвенечном платье, надо, кстати, его продать, больше, видимо, не понадобится, (флердоранж падает на пол), — и порог не можешь переступить, потому что это, видимо, святотатство, в церкви людей убивать, особенно за деньги. Подвенечное платье подарила ей мама, когда узнала, что Марина собирается замуж. Мама взяла с нее слово, что она непременно в церкви обвенчается. После знакомства с Темой, мама хотела забрать платье обратно, но было уже поздно, они уже дату назначили, двенадцатое августа. Марина улыбнулась, вспоминая, как они втроем обсуждали на кухне ее житейские перспективы.

— Ну так как? — спросил Харин упрямо. — Да или нет?

Марина очнулась.

— Нет, — ответила Марина. — Извините, конечно. Вы мне безусловно симпатичны, но я уже практически замужем.

Она хотела добавить: мне очень жаль, но передумала. Жаль ей, безусловно, не было. Она никак не могла смириться с мыслью, что мать ее, судя по всему, была права и что Тема, вероятно, — полнейшее ничтожество.

Она отыскала, наконец, ручку, обозначенную, как выяснилось, тускловато тлеющим белым огоньком, и потянула на себя, но дверь не открылась. Марина устало повернулась к Харину и только тут поняла, что машина уже некоторое время едет по неосвещенной улице с неразличимой за темными стеклами ночной архитектурой. Она подумала, что у нее началась галлюцинация, но в этот момент машину достаточно материально тряхнуло.

— Это плохо, — сказал Харин монотонно. — Это неправильно.

Марина пригляделась. Харин молча, глядя вниз, упрямо и раздраженно, расстегивал брюки. Однако почти в тот же момент, когда Марина, чувствуя озноб в наполняющемся невесомостью теле, посмотрела на него, выражение упрямства и раздражения исчезло с его лица, и оно снова сделалось абстрактной неровной поверхностью, местами матовой, местами отполированной до стеклянного блеска. Марина пригляделась повнимательнее к двум овальным блестящим выпуклостям, но прочитать на них ничего не смогла.