Фолко успел заметить, что в роханских сотнях действительно не увидишь ни слишком старых, ни слишком молодых лиц. Здесь были собраны крепкие мужи, достигшие расцвета мощи тела и духа, юношами, будущим королевства, правитель Рохана предпочитал не рисковать. И упомянутые «молодые воины» на самом деле оказались бывалыми рубаками, прошедшими школу пограничных стычек с дунландцами и волчьими всадниками. Лишь пробыв в рядах войска два года, получал молодой боец право принести Клятву своему королю… Для путников с грамотой Короля Соединенного Королевства было сделано некоторое послабление.
Отряды Третьего Маршала Марки занимали, как с некоторым унынием понял хоббит, самую опасную позицию — на берегу Андуина, имея задачу воспрепятствовать переправе врагов через реку. На многие лиги вдоль прибрежных склонов тянулись добросовестно откопанные рвы, насыпные валы, укрепленные кое-где частоколом. Врага ждали волчьи ямы, самострелы-ловушки; мастера метательных машин устанавливали свои неуклюжие строения так, чтобы поражать каменными ядрами плоты и лодки противника, когда тот начнет переправу.
Дел оказалось невпроворот; несмотря на прохладную погоду, рубашка хоббита не просыхала от пота. Они работали не покладая рук, превращая западный берег Великой Реки в неприступную крепость. Торин и Малыш оказались толковыми строителями, хоббита же, за проявленные способности, всей сотней долго упрашивали принять на себя обязанности кашевара — должности, кстати, весьма почетной в армии Марки… Дни понеслись один за другим, сплошной неразличимой чередой, и Фолко непрерывной работой старался заглушить в себе все нарастающее чувство тревоги — и своей непрощаемой вины. В этих многочисленных полках, подтянутых к границе, он видел собственное поражение; он, вольно или невольно, обрек на смерть многих и многих из числа воинов Рохана, не выполнив своего Долга… Фродо Бэггинс вот смог, а он… он потерпел неудачу. Но почему, в чем? Где же кроется их роковая ошибка? Фолко терзался этим вопросом, работая чисто механически, а суровые воины из Западных Пределов Марки не могли нахвалиться его стряпней; наверное, задумайся Фолко в тот момент еще и над тем, что должны сделать его руки, походные каши его точно превратились бы в уголья…
Вечерами хоббит не прекращал попыток мысленно услышать голос Гэндальфа или хотя бы Радагаста. Иногда ему казалось, что к нему пытается прорваться старый маг, который предпочел бесконечность жизни простому бессмертию, но уверенности не было. А Гэндальф молчал.
Камень в его перстне, как и предсказывал Форве, ослеп окончательно; оборвались все ниточки, связывающие Фолко с иными, сильными и мудрыми, кто мог помочь, подсказать или просто утешить; он был один на один с войной, и, наверное, ему приходилось куда тяжелее, чем даже Фродо и Сэму во время их пути к Роковой Горе.
В сотне новоприбывшие быстро завоевали всеобщее расположение. Роханцы умели понимать и ценить высокое воинское искусство, и про Фолко, на спор сбивавшего метательным ножом на лету птицу, говорили: «наш половинчик», и им простодушно хвастались перед другими сотнями… Вообще кашеварам в дозоры ходить не принято — но Фолко не стоило больших трудов, уговорить сотника посылать его наравне с другими воинами; и всякий раз, всматриваясь в непроглядную тьму молчаливого противоположного берега, он невольно думал: может быть, все еще как-нибудь обойдется?
Он пытался представить себе, где сейчас Олмер и что с ним; но его чутье молчало — все выглядело так, будто против них собралась самая обычная армия горячих степных вояк.
Ноябрь кончался. Подступал декабрь, все холоднее становились ветры, лужи, промерзшие за ночь на всю глубину, не оттаивали к вечеру; раза два принимался идти снег, но быстро прекращался, а выпавший — таял. Земля до сих пор хранила следы тепла…
А потом пришли вести из Гондора. С самого утра в лагере все пошло как-то не по-обыденному, люди собирались кучками и обращали взоры на юг.
Тревога, казалось, была разлита в воздухе; с ночи задул пронизывающий северо-восточный ветер, угрюмо завывая в острых вершинах скал Эмин Муйла.
Ждали беды. Бывалые сотники хмурили брови и гнали своих лишний раз провести точильным камнем по мечу и проверить кольца в доспехе.
— Сегодня начнется, — сказал хоббит Малышу с горькой уверенностью в голосе.
— И хвала Дьюрину, — мрачно отозвался Маленький Гном. — Надоело стоять.
— Да уж нет, лучше б уж и не начиналось, — покачал головой Фолко, медленно выговаривая слова.
Он и в самом деле не разделял — хотя и мог понять — мысль Маленького Гнома. Все хоббичье миролюбие сразу ожило в нем и предъявило свои права.
Совершенно некстати вновь стала вспоминаться родина; Фолко поймал себя на том, что с приязнью думает о дядюшке Паладине; а когда ему приснилась Милисента, молча стоящая у ограды и с упреком смотрящая ему прямо в лицо, в глазах предательски защипало.
Был холодный и бессолнечный полдень, когда в лагерь ворвался прискакавший с юга гонец. Взмыленная лошадь едва донесла его до королевского шатра; подхваченный дюжими гвардейцами, он, с трудом переступая, скрылся внутри. Спустя несколько минут о прибытии гонца узнал весь лагерь.
Не дожидаясь команды, десятники строили свои десятки, сотники — сотни.
К королевскому шатру галопом скакали тысячники, не замедлили и Маршалы Марки… Всколыхнулось все роханское войско; и Эотайн, один из тысячников, приказал удвоить дозоры и двинуть еще три сотни воинов к береговым укреплениям.
— Нутром чую — на юге началось, — выдохнул запыхавшийся Малыш.
Весь раскрасневшийся, в одной рубахе. Маленький Гном только что остановил свою неутомимую руку, вращавшую меч.
— На юге началось, — эхом откликнулся Торин, — да здесь продолжится…
Фолко поглядел на взмокшего Малыша.
— Послушай, Строри, все хотел тебя спросить, да не с руки выходило…
Тебя, Торин, кстати, тоже. Когда вы дрались с Олмером на Дол-Гулдурском холме — он действительно явил себя величайшим бойцом, способным справиться с тремя десятками противников, или же ему помогала некая сверхчеловеческая сила?
Торин и Малыш переглянулись.
— Нет, никакой силы я не почувствовал, — признался Малыш. — Хотя соврать что-нибудь в этом духе очень бы хотелось… — Он поморщился. — Нет, брат хоббит, это был человек — но и впрямь величайший из воинов, лучший меч Средиземья всех трех последних эпох.
— Ну, положим, не совсем так, — возразил Торин. — Когда он меня опрокинул, я — не сразу, конечно, — подумал о Сираноне. Когда он лишь положил мне руку на плечо, а меня согнуло чуть не до земли! Кто скажет, какие тут Силы? Дарованные Кольцами — или его природные? Но рубился он здорово! Если бы не мифрил, он искрошил бы нас с Малышом в мелкое крошево, скажу не таясь. Хотя, видит Дьюрин, мы со Строри не самые слабые среди нашего племени.
— Хотел бы я знать, что там, в Гондоре? — поспешил сменить явно неприятную ему тему Малыш. — Пошли на Минас-Тирит? Или на Кайр Андрос?