Так гнусно на душе у Вильямса не было с тех пор, как он
бросил тело злосчастной маркизы Кольбер в море. Найти упокоение в родимой земле
она не имела возможности, а в чужой, английской, – не захотела, вот и завещала
свое тело морским волнам, которые, может быть, коснутся когда-нибудь любимых
французских берегов. И ведь похороны случились приблизительно в этом месте!
Проклятое, заколдованное место…
Капитан покосился на лорда Маккола, идущего рядом.
Подбородок выпячен, плечи развернуты, голова вскинута – вид надменный и
уверенный. Никто не угадает, какие кошки скребут на душе у молодого, красивого,
богатого – и столь злополучного человека. Вот живое подтверждение высказывания,
что блестящая наружность и блестящее положение в обществе никого не делают
счастливым.
И с этой мыслью капитан Вильямс вошел в единственную
пассажирскую каюту на пакетботе, в которой ему предстояло совершить нечто столь
несусветное, что он малодушно предпочитал думать, будто спит и видит сон.
Он ожидал узреть девицу, рыдающую над потерей своей чести,
однако довольную предстоящим браком с высокородным джентльменом. Представлялось
ему и алчное лицо авантюристки, с трудом скрывающей восторг, что в ее сети
попал человек с таким положением и богатством. Однако от картины, ему
открывшейся, Библия вывалилась у капитана из рук и с грохотом ударилась об пол
– картина напоминала не приготовления к бракосочетанию, а скорее сценку из
жизни дома умалишенных. Обмотанная обрывками простыней по рукам и ногам, к
кровати была привязана полуголая девушка. Лицо ее наполовину скрыто тряпками, а
глаза сверкали отчаянием и ненавистью.
– Немного странный наряд для невесты, вы не находите,
милорд? – выдавил капитан Вильямс.
– Вы правы, капитан. Мне он тоже не по вкусу. Однако ничего
другого я не могу ей предложить. Впрочем, не сомневайтесь: едва мы окажемся в
Дувре, моя жена получит лучшее из того, что найдется в тамошних лавках, а уж в
Лондоне на Бонд-стрит она может устроить истинную оргию покупок.
Тело на кровати слабо забилось… Слова «моя жена» вызвали у
девушки ярость! Но почему? И тут его осенило: похоже, она не хочет выходить замуж!
Но ведь это удача для милорда, зачем же он…
– Обряд венчания предполагает слова «да» или «нет»,
сказанные женихом и невестою, – сухо промолвил Вильямс. – Сдается мне, я услышу
от дамы только «нет», а потому позвольте мне откланяться и вернуться позднее,
когда вы договоритесь получше.
– Получше мы не договоримся, – покачал головой Маккол. – Моя
невеста заявила, что скорее умрет, чем выйдет за меня замуж. Ну а я скорее
умру, чем смогу жить с пятном на моей чести и совести. Прошу вас отступить от
правил… и обвенчать нас.
– Но я не могу, не могу… – в совершенной растерянности
забормотал капитан, подхватывая с полу Библию и пятясь к двери. – Я совершенно
не могу…
– Можете, – успокоил его Маккол, заступая путь и выхватывая
из-за борта сюртука пистолет. – Видите? Он заряжен. Поэтому, капитан…
Вильямс вытаращил глаза. Не от испуга, нет! От безмерного
удивления. И ему внезапно сделалось жаль безумца, который напоминал
обреченного, который угрожает смертью своему палачу, требуя, чтобы тот поскорее
отрубил ему голову.
– Вы, сударь, спятили, – сказал капитан сердито. – Извольте,
я исполню вашу волю. Спорить с сумасшедшим? Слуга покорный! Мне только хочется
узнать, что вы предпримете для того, чтобы леди сказала вам «да»?
– Сейчас узнаете, – кивнул Маккол, перехватил пистолет левой
рукой, а правой дернул какую-то завязку, сорвав ткань с лица девушки.
Она глубоко вздохнула, но прежде, чем хоть один звук
вырвался из ее рта, Маккол с ловкостью фокусника выхватил из-за пояса еще один
пистолет и уткнул ей в висок. Девушка содрогнулась – и замерла с приоткрытым
ртом, устремив на Вильямса остановившиеся от страха глаза.
– Вы… вы не посмеете… – пробормотал капитан.
– Хотите рискнуть? – усмехнулся Маккол, и Вильямс увидел,
как дрогнул его палец на спусковом крючке. – Девиз нашего рода: «Лучше
сломаться, чем склониться!» Клянусь, я убью ее на ваших глазах, и виновны
будете вы.
– Как так? – опешил Вильямс.
– Ну вам же хочется поглядеть, хватит ли у меня решимости, –
невозмутимо пояснил Маккол. – А я человек азартный. Ради того, чтобы свою
правоту доказать, пари на выстрел заключал. Поэтому, если вам угодно…
– Нет! – хрипло выкрикнул капитан, ненавидя себя за
малодушие.
– Вот и хорошо, – кивнул Маккол. – Венчайте нас, да
поскорее. А если вам кажется, что на один из вопросов леди ответит «нет»,
пропустите этот вопрос.
Но она ответила «да». А что ей еще оставалось делать?
Глава 7
Леди Маккол
– Ну, миледи, прошу прощения, вы уж скажете… Кринолин! Да
последний кринолин, думается мне, попал на гильотину вместе с ее французским
величеством Марией-Антуанеттой! Разве вы не заметили, что ни кринолинов, ни
фижм теперь не носят?
Глаза дамы так сверкнули, что мисс Грейс, модистка,
прикусила язычок. Все-таки ей платят не за то, чтобы она подкалывала своих
клиенток, даже если они являются к ней поздним вечером, одетые в неописуемое
тряпье. Ну, предположим, все было так, как говорит кузен дамы: в Кале перед
самым отправлением пакетбота на них напали французские разбойники и украли весь
багаж, обчистив путешественницу буквально до нитки. И времени хватило лишь на
то, чтобы купить у первой попавшейся простолюдинки самую убогую одежду и белье.
Но ведь и правда, кринолины, пудреные парики, туфли на высоких каблуках,
шнурованные корсажи вышли из моды уже сто лет… в смысле, лет пять, не меньше! И
шляпы, на полях которых можно разместить цветочную или фруктовую лавку, тоже!
Похоже, у дамы украли не только белье и платье, но и
половину памяти. А лучше бы взяли хоть часть ее строптивости! У мисс Грейс то и
дело возникало ощущение, будто леди едва сдерживается, чтобы не влепить ей
пощечину.
Модистка бросила взгляд на сопровождающего даму кузена и
мечтательно прищурилась. Улыбка милорда способна околдовать кого угодно, и он
прекрасно знает о собственной неотразимости. Как печально, что такой
обходительный джентльмен в родстве с истинной дикаркой! Мисс Грейс не
проведешь: никакая она ему не кузина, а обычная вульгарная содержанка. И чем
она его привлекла? Сложена, конечно, премило, хотя и не очень грациозна. Ну а
ее манеры… Да господь с ней, можно и потерпеть: ведь заплачено по-королевски!