Охота на скунса - читать онлайн книгу. Автор: Елена Милкова, Валерий Воскобойников cтр.№ 70

— Не куришь, значит? Ну-ну, — снова задумчиво повторил Ржавый. Он обвел глазами камеру. Зэки сидели молча и ждали, что он сделает дальше. А делать что-то было надо. Например, взять и удавить этого Савву Морозова. Деяние жестокое, но сильно укрепит авторитет, который все-таки сильно пошатнулся. Или? Он снова посмотрел на Савву.

— Какой-то ты непримечательный. Или слово волшебное знаешь? Тебя ведь вертухай привел? А мы тебя не увидели. Как ты это объяснишь?

— Плохо смотрели, — пожал плечами Савва и вдруг сказал: — А вы, Василь Палыч, зря так на меня.

Все остолбенели. Откуда этот новенький мог знать Ржавого по имени-отчеству? У воров так обращаться было не принято. Значит, узнать это он мог только от ментов или следаков, а следовательно, он и есть самый настоящий подсадной. Это ж надо так проколоться! На лбу себе бы лучше написал красными чернилами: «Стукач». Ржавый нахмурился.

— А мое имя-отчество тебе кто сказал? — спросил он.

— Никто, — ответил Савва. — Я подумал, что вас зовут Василь Палыч, — он внимательно посмотрел на вора, — Горюнов. Так?

— Так-то так, — сказал Ржавый. — Только лучше бы ты этого не знал. Жил бы дольше.

— Вы мне не поверили, а зря, — покачал головой Савва. — Вы вот сейчас думаете, как меня лучше убрать: самому придушить, что, конечно, вам будет нетрудно, или напустить на меня Звонаря с Татарином. Вы склоняетесь ко второму — и знаете почему? Потому что вам меня жаль.

Этого уже никакие вертухаи знать не могли. Неужели мысли читает?

— Нет, — покачал головой Савва. — Я не читаю, я угадываю. Иногда получается, обычно нет. Для этого специальный настрой нужен.

Ржавый впился глазами в глаза Саввы и подумал: «Ну и что мне с тобой делать?» Думал он медленно, по слогам, громко, как если бы разговаривал с глуховатым ребенком.

— Ржавый, — сказал после долгого молчания Савва уже совсем другим тоном, — проблема есть. Что с Кнышем делать? Он ведь оклемается скоро, а злобу он на всех затаил. Доверять ему нельзя. Ждать он будет сколько нужно, но потом обязательно снова попытается до вас добраться.

— Пришить подлеца, — проворчал вор, который понял ход мысли Саввы: отвлечь сокамерников и перевести их внимание на внешнюю проблему.

— Можно иначе, — задумчиво сказал Савва.

— Опустить, что ли? — не понял Ржавый, но, подумав, кивнул: — Хорошая мысль. И зубы все повыбить. Будет всю жизнь сидеть у параши.

— Да и это не обязательно, — сказал Савва. — Погодите, я посмотрю, что с ним.

Он поднялся с нар, и в этот самый момент коротышка ожил. Он открыл глаза, перевалился со спины на бок и ненавидящими глазами уставился на Савву.

— Самого опущу, — хрипло сказал он. — Только подойди.

По-видимому, он пришел в себя давно, но не показывал виду, чтобы прояснить ситуацию.

Савва остановился, снял очки и медленно, тихо проговорил:

— Спать.

Кныш сопротивлялся, пытался встать, но упал на пол как подкошенный. По камере прокатился вздох. Савва подошел вплотную к распростертому на грязном полу человеку. Сейчас тот спал, и его тонкие оболочки пришли в относительно спокойное состояние. И все же даже во время сна было видно, как ужасно они искорежены. Савва пошел глубже: комковатая, изъеденная ненавистью и страхом душа не имела даже просвета, она, казалось, целиком состояла из бурых комьев. Не было и намека на присутствие в этом человеке любви, и любви к себе, без которой и никакая иная любовь невозможна. Кныш шел по жизни с чувством: «Я говно, но и вы не лучше меня». Существование его было мукой и пыткой, какой и врагу не пожелаешь. Он люто ненавидел мир и людей, и мир отвечал ему тем же. Главной целью его было растоптать другого, сделать его еще хуже себя.

Савва поднялся, опустив руки. Тонкие сферы, душу, индивидуальность (как ни назови) этого человека нельзя было ни исправить, ни подправить. Можно было только стереть все или практически все и самое важное занести заново. Это был очень тяжелый труд, требовавший невероятного вложения энергии. Но выхода не было. С таким человеком неприятно даже просто встретиться на узкой дорожке, а уж жить с ним вместе в тесном узком помещении много дней было опасно для всех, и прежде всего для Саввы и Ржавого.

Поэтому надо было сделать все, что в его силах.

— Ржавый, — Савва обернулся на вора в законе, — я прошу вас, подойдите сюда, пожалуйста, и стойте рядом. Если увидите, что мне становится плохо, возьмите меня за руки — ладонь к ладони.

Вор хотя и не привык подчиняться, но, провожаемый взглядами зэков, вышел туда, где лежал Кныш.

Савва встал над телом и, вытянув руки вперед, застыл закрыв глаза. Собственно, ничего и не происходило. Коротышка все так же дрых гипнотическим сном, возможно, что его дыхание становилось немного ровнее, а может быть, даже и это только казалось. И только доведенное до предела напряжение человека с вытянутыми руками свидетельствовало о том, что что-то происходит.

Внезапно Савва дрогнул, и даже в мутном свете камеры стало видно, как он резко побледнел. Он зашатался и прошептал:

— Василь Палыч, руки…

Одной рукой Ржавый подхватил Саввино тело, оказавшееся на удивление легким, другой взял его узкую ладонь. Она была холодной как лед. Внезапно Ржавый почувствовал в своих ладонях покалывание и совершенно отчетливо ощутил, как энергия понемногу начала вытекать из его тела. Да хватит ли ее? Ржавый, большую половину жизни проведший в отсидке, был человеком не очень здоровым, и запас прочности у него был невелик.

— Слышь, Звонарь, — велел он мужику в тельняшке, — давай бери меня за руку, а другую дай Татарину, он пусть еще кого-то возьмет, понятно?

Если бы не драматизм ситуации, зэки, наверное, восприняли бы такое распоряжение пахана как шутку. Но тут подчинились. И почти сразу все поняли.

Когда минут через двадцать Савва сказал: «Хватит, больше я ничего не могу сделать»… и повалился на нары, живая цепочка распалась, зэки разбрелись по своим местам.

— Фу-у, — вздохнул Звонарь. — Будто камни ворочал!

— Ну, если эта гнида снова за свое возьмется, пришибу, — проворчал Татарин. — Сколько на него здоровья угробили!

Но Кныш за свое не взялся. Проснувшись, он молча полез на новое место у дверей, которое ему было указано, и весь следующий день промолчал. А еще через день, когда ближе к вечеру в зарешеченное тюремное окно проникли красноватые лучи солнца, он вдруг сказал:

— А я вот все одну песню вспоминаю, начало помню, конец помню, а середину забыл, может, из вас знает кто?

И он затянул:

Не гулял с кистенем я в дремучем лесу,

Не лежал я во рву в непроглядную ночь, —

Я свой век загубил за девицу-красу,

За девицу-красу, за дворянскую дочь…

Дальше чего-то вроде: