Илья решил переждать здесь.
Толпа схлынула довольно быстро. Но не вся. В туннеле осталось несколько фигур, нерешительно топтавшихся на месте и светивших фонарями назад. Муранчи по-прежнему не было. Выходит, правда ложная тревога?
Самые смелые начали возвращаться. Илья последовал за ними.
На опустевшей Пушкинской тоже уже светили фонари и возились люди. Кто-то с оружием в руках осматривал станцию. Кто-то стонал. Кто-то матерился.
Муранчи на Пушкинской не оказалось. И что вызвало приступ столь сильной паники, пока было непонятно.
* * *
— Алексей Кириллович! — В слабом желтоватом свете в Илья увидел знакомое лицо.
Энтомолог был бледен как смерть. На губах застыла безумная улыбка. В руке Алексей Кириллович держал едва тлеющий масляный светильник.
— А-а-а, это вы. — Алексей Кириллович поприветствовал Илью вялым кивком. Бедняга был явно не в себе.
Шок — без особого труда определил Илья. Но чем он вызван?
— Что случилось, Алексей Кириллович? Где Казак?
Нервный смешок. Короткий ответ:
— Там.
Светильник качнулся в сторону технического хода, уводившего к красной ветке.
Ход был завален. Из закупоренной дыры еще осыпалась земля.
— Все они там, — помедлив немного, снова заговорил энтомолог.
И умолк опять.
— Кто все? — Слова из него приходилось вытягивать.
— Казак набрал только пять человек, — отрешенно сказал Алексей Кириллович. — Меня оставил… Сказал, что для операции ему нужны хорошие бойцы, а не ученые очкарики… Взяли оружие, взяли гранату… Я нашел для них гранату… Я знал, у кого спрашивать… Полезли…
Он снова замолчал и сокрушенно покачал головой.
— И что? — поторопил его Илья.
— Не знаю. Наверное, муранча сорвала люк на Ворошиловской. Наверное, они встретились… Там…
Илью передернуло. Он слишком живо представил, каково это: лоб в лоб столкнуться в темном узком лазе с мутантами-насекомыми.
— Начали стрелять, кричать, — продолжал Алексей Кириллович. — Потом взорвалась граната. Ход обрушился.
— Никто не вернулся? Даже не пытался вылезти?
— Ну, как же, — скривился Алексей Кириллович. — Вылезла. Муранча.
— Так значит, она все-таки прорвалась?
— Да. Люди разбежались. И ваши, «красные», и наши…
— Ну и где твари? — Илья с беспокойством огляделся вокруг. — Почему я их не вижу? И почему вы все еще здесь?
— Одна, — со вздохом пояснил Алексей Кириллович. — Прежде чем взорвалась граната, успела выбраться только одна особь. Нам здорово повезло, что этот ход такой узкий.
Так вот, оказывается, что переполошило станцию! Прорвался только один мутант, но у страха, как известно, глаза велики.
— Вон там она лежит. Еле пристрелили. Шустрая, зар-р-раза!
Алексей Кириллович отошел к стене и посветил на поваленную многоярусную конструкцию с огромными изрешеченными пулями коробами, предназначенными для разведения съедобных червей, личинок и жуков. «Фермерские» коробы, доверху набитые гумусом и гниющими отходами, были очень тяжелыми.
Из-под завала виднелась похожая на сухую ветку лапа муранчи. Судя по всему — задняя, толчковая. Толщиной в человеческую ногу, но гораздо длиннее. Вся покрыта жесткими наростами, бляшками и шипиками. С другой стороны из-под груды ящиков торчало распластанное по земле, сломанное и пробитое пулей полупрозрачное, слюдянистое какое-то крыло в частых жестких прожилках. Еще Илья разглядел устрашающего вида жвала, присыпанные землей.
Раздавленная муранча лежала под разрушенной коробчатой конструкцией, словно таракан под каблуком. Вокруг поблескивала темная слизь тошнотворного вида. В слизи уже копошились черви и личинки, выползшие из простреленных и треснувших ящиков. В воздухе ощущался резкий муранчиный запах.
— Очень живучая оказалась тварь, — отстранение прокомментировал Алексей Кириллович, — заползла сюда, здесь ее и добили.
Он снова вздохнул.
— Только одна муранча, а сколько бед! Трех человек — сразу наповал. Еще четверо в суматохе друг друга перестреляли. И двое вон там лежат. Раненые. Тоже не жильцы…
— Пулями задело? — сочувствующе спросил Илья. Алексей Кириллович покачал головой:
— Муранчой их задело, бедолаг. Это хуже. Намного хуже.
Он отвел Илью в сторону. Посветил… Неподалеку от поваленных коробов в темном закутке на грязных одеялах лежали два человека. Хрупкая миниатюрная женщина и пацаненок лет десяти. Оба — в беспамятстве.
— Мать и сын, — понизив голос, чтобы не тревожить раненых, пояснил Алексей Кириллович. — Муранча ужалила.
— Ужалила? — поежился Илья.
Значит, муранча еще и жалится. Этого он не знал. До сих пор Илья думал, что она только жрет своих жертв.
— Сначала мальчика, потом, когда мать бросилась на помощь, и ей тоже досталось.
В полумраке выделялись длинные русые волосы матери и светленькая голова ребенка. У женщины следы проколов — глубокая черная рана с вывороченным наружу дурно пахнущим мясом и сочащейся бурой сукровицей — виднелась на плече. Мальчишку муранча ужалила в бедро. Впрочем, то, куда именно мутант впрыснул свой яд, уже не имело значения. Тела раненых потемнели и разбухли от головы до пят, словно накачанные грязной гнилой водой. И мать, и сын были в жутком состоянии.
Сердце вдруг кольнуло. Илья почувствовал себя нехорошо. Слишком знакомая картина. И слишком болезненные переживания она вызывает. Когда-то он так же стоял над изуродованными телами Оленьки и Сергейки.
— Какой-то яд или что-то вроде муравьиной кислоты… — Алексей Кириллович продолжал все тем же едва слышным шепотом. — Я ведь говорил, что муранча к муравьям ближе, к саранче.
— Впечатление такое, будто они разлагаются заживо, — ошеломленно пробормотал Илья, не в силах отвести взгляда от умирающих.
— Скорее уж растворяются. Идет разжижение внутренних органов. Страшная смерть. Жаль их… — Алексей Кириллович вздохнул. — Ольга мне помогала в работе. Веселая всегда была такая и…
— Кто?! — Илья медленно-медленно повернулся к нему. — Как зовут женщину?
Оленька?
— Ольга. — В отрешенном взгляде за потрескавшимися стеклами очков промелькнуло что-то, похожее на удивление. — А что?
— А мальчика… — Илья вдруг почувствовал необычайную сухость во рту. — Мальчика как зовут?
Ведь не Сергейка же!
— Сергей.
Нет! Не может такого быть! Ведь не может же! Имена, конечно, распространенные, но бывают ли подобные совпадения случайными?
Мальчик беспокойно заворочался. Закрытые веки женщины дрогнули и распахнулись. В потемневших зрачках и белках, также утративших природную белизну, отразилось пламя светильника. На Илью смотрели влажные, полные невыносимого, нечеловеческого страдания глаза.