Побег из `Школы искусств` - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Клугер cтр.№ 29

– Я же говорю – дура, – проворчал Василенко.

– Зато экстерьер класс, – вставил Леонид ленивым тоном.

– Заткнись, – посоветовал Василенко. – Ты тоже хорош, герой нашелся. Обосрались вы оба как двухмесячные младенцы. И я теперь в говне по уши. Сосунок какой-то вас обставил, специалисты, мать вашу…

– Может быть, оценки своим подчиненным вы потом выставите? – предложил Черноусов. Он понимал, что ведет себя нахально, но грань уже была преодолена. А теперь – и это Виктор тоже чувствовал – остается лишь «переть буром», как любил выражаться Игорь Родимцев.

– А ты тоже помолчи, – сказал Василенко. – Такой же говнюк. Хорош бы я был, если бы и правда доверил тебе присматривать за дочерью. Герой нашелся, супермен, понимаешь… – он опять подошел к бару и опрокинул рюмку. «Интересно, у этих товарищей не принято предлагать окружающим выпивку?» – подумал Черноусов. Его так и подмывало тоже подойти к бару и хлопнуть сто грамм. Очень бы не помешало. Он с трудом подавил вздох.

– Так вот, – сухо сказал Василенко. От водки лицо его раскраснелось, но держался он на ногах твердо и голос был прежним, ровным. – Так вот, любым путем я должен был получить каталог, спрятанный этим мерзавцем. Ле-ви-ным, – выговорил он брезгливо.

– Это не вы, случайно, спровадили его на тот свет? – бесцеремонно спросил Виктор. – Вместе с женой?

Василенко посмотрел на него холодно, но без малейшей обиды.

– Если бы я это сделал, ты бы здесь сейчас не сидел, – ответил он. – Проблемы бы давно кончились.

Черноусов не был уверен в этом, но промолчал.

– К тому же, – сказал Василенко уже другим тоном, – если бы дочь когда-нибудь об этом узнала… – он покачал головой. – Я и так едва не потерял ее. Из-за этой истории. И не перебивай меня. Тебя учили уважению к старшим? Вот то-то. В 1980 году Левин работал в Покровском художественном музее в Москве, готовил какую-то статью о русской пейзажной живописи второй половины ХVШ столетия. В запасниках он обнаружил хранилище полотен, в которое сотрудники музея его не пустили. Что за картины там хранились, почему доступ к ним был категорически запрещен – никто из музейных работников вразумительно объяснить Левину не смог. Нельзя – и все. Он обращался в соответствующие инстанции – никакого результата. И тогда его жена Тамара обратилась к моей дочери. А дочь, естественно, ко мне.

– А с чего вдруг этому вашему Семену так припекло попасть в это хранилище? – спросил Виктор.

– Моему… – фыркнул Василенко. – Такому же моему, как твоему. Отвратительный человек был этот искусствовед. Упрямый, как ишак. И туда ему понадобилось лезть из чистого упрямства! – резко ответил Василенко. – Дескать, ах, нельзя? Так вот же вам! Не успокоюсь, пока не добьюсь. Я хорошо знаю таких людей – не выносят запертых дверей. Терпеть не могут предупреждающих и тем более, запрещающих знаков. Слово «запрещено» действовало на него как красная тряпка на быка. Склочник, одно слово.

– В таком случае он бы просто взломал дверь и учинил скандал! А он, видите, за разрешением обратился.

– Была еще жена. По словам Светланы, она всегда играла роль сдерживающего фактора. Я не придал особого значения этой просьбе, позвонил, сказали – нужна письменная виза, я написал, в общем, он получил разрешение и месяц проработал в этом самом хранилище… – он немного помолчал, потом добавил: – Это было в восьмидесятом году. А через полтора года они подали документы на выезд в Израиль. Их не выпустили.

– Из-за хранилища?

– Из-за жены. Жена работала в почтовом ящике, в номерном КБ, имела доступ к секретной документации. Пятилетний допуск… – Василенко покачал головой. – И евреи еще обижаются на то, что их не берут работать в серьезные учреждения. А сами всю жизнь одним глазом на Запад смотрят. На свой Израиль, на Америку. Так что же, страна должна кадры для Америки готовить, что ли?

– Насколько я понимаю, вы и тут попытались им помочь, – подсказал Черноусов. – И опять по просьбе дочери.

– Ошибаешься, дорогой, – проворчал Василенко. – Очень ошибаешься, – он устало потер лицо рукой. – Сначала я отказался вмешиваться. В конце концов, существуют какие-то границы, – он поднялся из кресла, взволнованно заходил по комнате. – Сам посуди: с какой стати я должен был вмешиваться в дела еврея-отказника? «Отказник»! Придумали слово, понимаешь… Мы живем в государстве, имеющем конкретные законы. И законы государства должны выполняться. Ничего с этими евреями бы не случилось. Подождали бы, все равно – никто их в этом Израиле, – он произнес слово «Израиль» с ударением на вторую «и», – не ждет с распростертыми объятиями. Еще бы успели хлебнуть эмигрантского лиха. Так я и сказал Светочке. И потом, – он остановился рядом со мной, – что могли бы подумать: идеологический работник, завотделом ЦК – и какой-то еврей!

– Действительно, – пробормотал Виктор.

Григорий Николаевич некоторое время смотрел на корреспондента, вернулся за письменный стол.

– Словом, – сказал он, – я отказался. И этот нахал явился к нам домой! Без предупреждения. Без предварительного звонка. Явился – и все. Вместе с женушкой. По-моему, даже моя дочь почувствовала некоторую неловкость. Хотя обычно для нее слова друзей имели куда большее значение, чем мои собственные.

– Да, – сказал Виктор. – Бывает.

Леонид сидел с непроницаемым лицом – видимо, он знал всю историю. А может быть, просто не интересовался.

– Я согласился с ним побеседовать, – сказал Василенко, немного успокоившись. – Мы ушли в кабинет, долго говорили наедине. Он убедил меня.

А вот в это Черноусов уже никак не мог поверить. Или же Семена Левина на самом деле звали Вольф Мессинг.

– Я действительно начал ходатайствовать. Кое-куда позвонил, кое с кем переговорил. И возможно, мне бы удалось им помочь. Но я не успел.

– Они погибли, – подсказал Виктор. – Утонули на рыбалке.

– Именно так.

– И произошло это после того, как вы начали свои хлопоты? – осторожно спросил он.

– Руководящий работник ЦК – и вдруг хлопочет о еврее-отказнике, – сказал Василенко. – Я же тебе объясняю. Начали искать причины. И выплыла история с разрешением на работу в запаснике Покровского музея.

– И ваша дочь… – Черноусов невольно понизил голос.

– И моя дочь обвинила во всем меня, – Василенко опустил голову. – Она пыталась покончить с собой. Потом я поместил ее в клинику. И вот уже полгода она… – он не договорил.

– Каталог был составлен Семеном Левиным в этом запаснике? – спросил Виктор. Василенко кивнул. Черноусов не стал спрашивать – что именно так строго хранилось в запаснике. Ясно было, что на этот вопрос здесь не ответят. Левин обнаружил в запаснике нечто, тщательно скрываемое от посторонних глаз. Настолько тщательно, что сам факт работы там постороннего мог стать причиной крупного скандала и закончиться для товарища Василенко полным крушением карьеры. Факт работы подтверждается составленным в запаснике каталогом. Если каталог оказывается, скажем, на столе очень высокого начальства в Кремле, а при каталоге – виза Г.Н.Василенко, разрешающая работу некоему Семену Израилевичу Левину, а при этом разрешении – ходатайство о выезде означенного Израилевича в страну имени его собственного отчества, то товарищ Василенко летит со своего ответственного и уважаемого поста со страшной силой. Это понятно. Понятно также, что вряд ли товарищ Василенко мог устроить несчастный случай своему протеже. Похоже, он действительно любит и побаивается свою дочь. Скорее он, действительно, помог бы им уехать. Но некто – будем считать, его конкуренты в верхних эшелонах (те самые, которые не прочь были бы положить на стол руководству компромат на Василенко) помогли товарищам-отказникам уехать по другому маршруту.