«Набег? – судорожно сглотнул Всеволод. – Это называется Набег!»
То, что происходит. Что произошло. Уже.
Об этом он подумал. Про себя. Вслух же выпалил иное. Другой вопрос. Давно не дававший ему покоя. С тех самых пор, как Всеволод впервые услышал о взломанной границе в Эрдейском краю.
– Брешь?! Как появилась брешь на рудной черте? Тебе известно это, Эржебетт?
– Известно, – неожиданно глухо и зло ответила она. – Я была первой. И я проходила преграду между обиталищами. Я переступала древнюю кровь дважды. Отсюда – туда. Пока еще была человеком. И оттуда сюда – когда человеком быть перестала. Если хочешь слушать дальше – слушай, воин-чужак, и бездарно теряй время на множество впустую произнесенных слов, туманной пеленой окутывающих истину. Если хочешь знать и видеть… Тогда дай мне свою руку. Снова – дай.
Брешь! Порушенная рудная граница! Открытый Проклятый проход! Истинная причина Набега! Всеволод хотел знать и видеть. Все это. Сразу. Быстро. И пусть для этого нужно протянуть руку лидерке. Пусть вновь придется на время растворить свое сознание в ее. А ее – в своем.
Ради этого он готов повторно испытать те неприятные ощущения, которыми после придется платить за знание, добытое таким путем. Он готов к шоку, к потрясению при возвращении обратно, в себя, к неминуемой слабости… Ради этого – готов.
Его пальцы снова коснулись ее пальцев.
И опять: чужое, чуждое зрение, слух, знание, память.
Ожило. Навалилось.
Глава 45
Пожалуй, самое удивительное было то, что ее, действительно, звали…
– Эржебетт! – громко, встревоженно кликала дочь крепкая, высокогрудая, черноволосая красавица-смуглянка. – Сюда! Ко мне! Скорее!
Мать выискивала глазами зеленоглазую рыжеволосую юницу, призывно взмахивала руками и кричала, кричала… Проталкиваясь к дальним кустам бузины, где непосвященные девы дожидались зова и поручительства опытных ведьм, приведших их на шабаш. А вокруг, по утоптанной лесной поляне, метались перепуганные люди.
Перед матерью кто-то остановился. Схватил. Встряхнул за плечи. Старый, седой колдун с воспаленными глазами и уймой маленьких мешочков на поясе. Имени его Эржебетт узнать не успела. Но она знала другое: этот старик заправлял сегодняшним шабашем.
– Величка! – седовласый колдун, неприятно брызжа слюной, орал прямо в лицо матери. – Куда лезешь! Чего ждешь! Беги! Спасайся! Саксы! Близко!
Та на него даже не взглянула. Отпихнула с дороги. И – дальше. Сквозь людей, сквозь заросли.
Старик сплюнул, досадливо махнул сухой дланью в длинном рукаве. И – покинул колдовскую поляну. Скрылся в густых зарослях, будто растворился.
– Эржебетт! Ты где?!
Величка с разбега вломилась в бузину.
– Эр-же-бетт!
Растерявшаяся, ошалевшая Эржебетт сбросила наконец оцепенение. Раздвигая руками упругие ветви, сама полезла на большую утоптанную голыми ногами поляну, куда не должна была вступать до конца шабаша. Вперед, на зов – к матери.
Навстречу.
– Здесь! Я – здесь!
Рука схватила руку. Крепко. Цепко. Теперь связь не разорвать. Теперь мать и дочь не потеряются.
Величка была ведьмой. Эржебетт была дочерью ведьмы, с раннего детства не ведавшей отца. Но – любимой и любящей дочерью. Ведьмы. Обе – и мать, и дочь – знали древнюю Тайну. Тайну Проклятого прохода, тайну рудной черты, тайну темного обиталища, более известного в эрдейских землях как Шоломонария. В их головах и душах хранилась память ушедших поколений. Самое главное. То, что в ведьмовском роду издавна передается по женской линии от бабки к внучке и от матери – к дочери.
Величка успела передать Эржебетт многое. Но сделать деву ведьмой еще – нет. Дочь была слишком юна. Сегодня, на тайном лесном шабаше, ей надлежало пройти лишь начальную – первую – ступень посвящения. Да вот не сложилось…
А еще в жилах матери и дочери текла особая кровь. Кровь Изначальных.
И сейчас за ними охотились. За их кровью.
…Облава была внезапной, страшной, смертоносной и беспощадной. Для тех, на кого велась. Для тех же, кто ее затеял, она оказалась самой удачной охотой за все время чистки тевтонской комтурии.
Кто именно указал магистру Бернгарду на лесок, в котором собрались на тайную сходку-шабаш колдуны, ведьмы и маги, пережившие былые гонения и не успевшие либо не пожелавшие покинуть родной край, было не важно. Разведчики ли тевтонского братства, лазутчики ли вольных госпитов-германцев, предатели из своих или подкупленные и запуганные селяне навели саксов, ведущих беспощадную войну против ведовства и колдовства, – какая теперь разница? Когда лес накрыл рев боевых и охотничьих рогов, и между деревьев замелькали одежды с черными тевтонскими крестами, об этом не думал никто. Спастись – вот о чем в тот момент мыслил каждый изгой, объявленный мастером Бернгардом вне закона и вне права на жизнь.
Вообще-то сильных колдунов и ведьм в лесу собралось немало. Все оставшиеся собрались. Со всей округи. И, наверное, общими усилиями можно было бы дать отпор. Попытаться хотя бы. Но не были достаточно крепки души для такой попытки. А чары запуганных чаротворцев, как известно, слишком слабы, чтобы причинить серьезный вред многочисленному противнику. Тем более – сразу, без должной подготовки.
А паника («Саксы идут! Са-а-аксы! Мно-о-ого!» – орали выставленные вокруг шабашной поляны сторожа, и ужас перепуганных дозорных, возрастая многократно, мгновенно передавался прочим) была слишком велика. И – бестолковая суматоха царила кругом. Страх и суета мешали сосредоточиться тем, кто еще сохранял присутствие духа. И не было уже времени объединяться в ведьмином круге. И невозможно уже строить общую колдовскую стену. И о сопротивлении не помышлял никто. Бежали только.
Седые и дряхлые старцы-волхвы, крепкие еще маги и мальчики-помощники из сирот-учеников, высохшие старухи, темноокие, не по-людски красивые полуголые женщины с распущенными волосами цвета воронова крыла или огненной короны и не прошедшие ведьмино посвящение девы – тогда бежали все. В разные стороны, врассыпную.
Так казалось. Тогда. Что – врассыпную. На самом деле мечущихся в ужасе, опрокидывавших шалаши и котлы с колдовским варевом людей облавщики гнали грамотно, толково. Куда нужно было гнали. Протяжными звуками рогов. Звоном металла. Криками и краткими лающими командами на немецком.
А вот собачьего лая слышно не было. Ибо тут – особая облава, тут собаки не годились. Ведьмины зелья способны сбить со следа и запутать любого пса. Или – навек лишить собаку нюха. Или – самоей жизни. Да что там говорить! Ведьмина власть над неразумным зверем такова, что одного слова-шепотка будет достаточно, чтобы верный пес набросился на хозяина. По той же причине загонщики не брали и коней. В такой охоте животным доверять опасно, и облаву свою саксы вели пешим строем. Люди вели. Одни только люди.