Которых у нее ни цента. С ее-то привычкой жить на широкую ногу.
— Нет, не надо ничего повторять. Отец довольно ясно дал понять, что если кто-нибудь из нас не выполнит условий, то мы потеряем все. Но… почему именно «Марди Грас»? Отец всем сердцем ненавидел эту компанию. Как и я. Их дьявольски наглые денежные махинации стоили нам приличной доли на рынке.
Ричарде пожал плечами:
— Эверетт не поделился со мной мыслями на этот счет.
Рэнд в раздумье барабанил пальцами по столу:
— Наверняка старик перевернется в гробу, когда «Марди Грас» начнет ставить свое лого на кораблях нашей компании. Да уж… Не хотел бы я, чтобы этот парень выиграл.
Митч кивнул:
— Мы должны сражаться. Слишком большая ставка поставлена на кон.
Она внимательно посмотрела на них обоих. Если Рэнд еще был способен собраться с силами и устроить свою жизнь вне компании, то Митч жил и дышал ею. «ККЛ» — так сокращенно называли компанию и они сами, и их партнеры. Ни дня в своей жизни он не работал на другую команду. Она была его жизнью, и Надя не имеет права отнять ее у него.
Все понимали, чего добивался от них отец. Это был еще один тест на выживаемость. Эверетт Кинкейд имел обыкновение устраивать такие проверки для детей. А особенно — для нее, потому что она напоминала ему о покойной жене. Он всегда боялся, что Надя сломается, как это случилось с ее матерью. Иначе какой еще смысл настаивать в завещании на целом годе одиночества?
Но она докажет, что он ошибался.
Она выживет без работы, друзей и без связи с семьей. Потому что ради братьев готова на многое. Одиннадцать лет назад, когда жизнь Нади пошла под откос, они все сразу пришли ей на помощь. И вот теперь необходимо вернуть этот долг.
Отец, очевидно, считал дочь слабым звеном. Но она еще покажет всем, чего стоит дочь Эверетта Кинкейда. Не зря же от отца Наде достался не только талант к ведению дел, но и упрямый, упертый нрав.
Она сможет сделать это.
Нет. Она сделает это.
Расправив плечи, Надя подняла подбородок и положила руки на дрожащие колени:
— Так когда можно начинать?
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Тихо как в могиле.
Вот уже восемь недель она послушно исполняла роль пай-девочки и теперь чувствовала себя заживо похороненной в роскошном пентхаусе.
Хотя склеп комфортный, ничего не скажешь. Но все-таки склеп.
Рядом не было даже соседей, с кем можно поболтать. Единственный дом, расположенный ближе к центру города, пустовал. Лишь на первом его этаже располагались офисы, заходить в которые у нее не было никакого желания. Даже когда надоедало экспериментировать с кулинарными рецептами.
Надя уперла руки в бока и в раздумье принялась разглядывать присланные Рэндом книги и видеокассеты на полке. Она усмехнулась, вспомнив, как сначала собиралась обойтись без помощи братьев. Но потом здраво рассудила, что помирать с голоду тоже не годится, и решила-таки воспользоваться предложенными рецептами. Таким образом, с помощью видеозаписей, книг и передач по кабельному телевидению, она научилась готовить сама. В связи с чем ей пришлось научиться еще и убираться. Потому что кроме как самой больше это делать было некому. В итоге она не только успешно освоила стиральную машину, но и вполне прилично справлялась с теми несложными домашними делами, которые раньше за нее делали другие. В общем, было чем погордиться: у нее получилось, если не считать пары промахов.
«Вот так, папочка. Два месяца, а я еще жива. Уверена, этого ты не ожидал».
За два с лишним месяца своего заточения в золотой клетке она успела пересмотреть все фильмы, вышедшие в прокат за последнее десятилетие. Но главное — обнаружила дешевый, но вполне приличный магазинчик, который поставлял товары на дом. Это было гораздо выгоднее, чем каждый раз брать такси и ехать в Даллас за продуктами.
Правда, она еще не научилась водить. И это было единственным условием отца, которое она пока не выполнила.
Воспоминания опять нахлынули на нее, и чтобы избавиться от них, пришлось заняться уборкой. Она принялась пылесосить пол и чистить ковер, стараясь заглушить в душе гнев на отца.
В голову лезли мысли, что он снова недооценил ее, послав в этот дурацкий пентхаус и заставив «искать себя». В то время как братьям выпали менее обременительные условия:
Рэнду предписано, вернуться в компанию «Кинкейд Круиз Лайн» и занять место отца. А Митч, продолжая занимать свою прежнюю должность в компании, будет вынужден играть роль дорогого младшего сына Эверетта.
Гнев забурлил в ней с новой силой.
Но вскоре его сменила глухая горечь. Да, она злилась на отца за то, что он отнесся к ней как к неразумному ребенку. Но ощущение утраты чего-то важного, значившего для нее гораздо больше, чем это казалось, было сильнее. Неужели больше не будет жарких споров? И этих порой изматывавших, но таких азартных словесных баталий? Она не могла представить себе того, что больше никто не прочтет занудную лекцию о том, как надо правильно себя вести. И что теперь не надо бояться неудач. И неужели можно жить как-то еще без этого противного липкого страха от того, что за каждым твоим движением следит невидимый чужой глаз?
Надя была вынуждена признаться себе, что все прежние ужасные поступки она совершала только с одной целью: поразить его. Так хотелось чувствовать, что она кому-то нужна в этой жизни, кто-то ее ценит. Конечно, братья всегда заботились о ней, но у них своя жизнь, и отсутствие рядом сестры не слишком их напрягает.
«Постой, а ведь ты и сама виновата в том, что не хочешь ни с кем сближаться и никого не пускаешь к себе в душу. Потому что обратная сторона близости — это горечь потерь, а тебе больше этого не надо. Так ведь? То-то. И нечего теперь себя жалеть. Давай-ка переставай нюни тут распускать».
Наде казалось, что за всеми этими домашними хлопотами она окончательно отупела и ее разум закоснел окончательно. Несмотря на то что она, как могла, старалась не впадать в состояние оцепенения. Наниматься на работу ей было запрещено. А готовить целыми днями — кто не сойдет с ума от скуки?
Наверняка охрана и Элла, домработница из соседней квартиры, считали ее сумасшедшей, потому что каждый раз, едва только открывались двери лифта, она бросалась болтать с ними, словно голодный на хлеб.
День пролетел незаметно. Надя кинула взгляд на окно, но не увидела ничего, кроме собственного отражения в стекле. Потом, отвернувшись, рассеянным взглядом заскользила по комнате, пока не остановилась на старинных дедушкиных часах. Одиннадцать?! И куда только девался день? Казалось, что время улетучивалось само собой. Дни таяли, словно лед под солнцем.
Неужели когда-то, в прошлой жизни, это ей вышколенный дворецкий желал приятного дня? И толпы друзей каждый вечер после работы — неужели и такое тоже было?