Золотой капкан - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Рыбин cтр.№ 34

Он хотел выключить телевизор, чтобы не видеть этого истязания, но тут премьер произнес свою коронную заключительную фразу: "Хватит болтать, работать надо, работать!.." И исчез с экрана.

И тут же, словно дожидаясь именно этого момента, замурлыкал дверной звонок. Плонский выключил телевизор, оглядел стол, приготовленный для встречи гостя, и остался доволен: никакой роскоши и в то же время все, чем можно ублажить мужика, собравшегося отключиться от служебной нуды. Не хватало только девочек. Но разговор предстоял деловой, лишние уши были ни к чему.

На пороге, как он и предполагал, стоял майор внутренней службы Супрунюк, начальник местной ИТК — исправительно-трудовой колонии, что находилась в лесу, в семи километрах от райцентра.

— Геннадий Михалыч! — воскликнул Плонский, широко распахивая дверь. А я уж заждался.

Супрунюк не понял условности упрека, отогнув рукав, показал часы.

— Ровно семнадцать. Как договорились.

— Я говорю: заждался, глядя, как водка стынет.

— Водка лучше холодная.

Плонский мысленно выругался: тупоголовость гостя насторожила. Разговор предстоял непростой, не все можно сказать прямо, поймет ли майор иносказания?

Знакомы они были давно, но никогда не сидели так вот, вдвоем. А сейчас Плонский сам пригласил Супрунюка для приватного разговора. Хотя было это не совсем по чину. Плонский исполнял обязанности прокурора, поскольку сам прокурор вот уже полгода пропадал в Москве, то ли лечился, то ли учился чему-то у высших властей. Ему, Плонскому, впору так вот, за бутылкой, сидеть с генералом, начальником УЛИТУ — Управления лесозаготовительных исправительно-трудовых учреждений, а то и с кем повыше. Но это не уйдет. Пока же хотелось поговорить с тем, кто пониже, зато поближе, просто пощупать пульс хитрого организма, именуемого мудрено — пенитенциарным.

— Что ж, раз водка стынет, давайте ее согреем, — засмеялся Супрунюк, удивив хозяина: гость-то оказывается не без юмора.

"И без церемонности", — с удовлетворением мысленно отметил Плонский. Стало быть, можно разговаривать без дипломатических вывертов.

— А ваши-то домашние где? — поистине бесцеремонно спросил Супрунюк, оглядывая квартиру.

— В отъезде.

Плонский ответил холодно, давая понять, что обсуждать эту тему не намерен. Его жена с дочкой-старшеклассницей бывали здесь лишь наездами, жили в краевом центре в большой пятикомнатной квартире, куда собирался переселиться и он. Но пока что здесь была его работа, и не просто работа, а бизнес, раскручиваемый большими деньгами неизвестного происхождения, для которых он был всего лишь посредником, но на которых собирался сделать свое будущее.

— Не скучаете в одиночестве? Помощница не требуется?

— Не требуется.

— А то я мог бы поспособствовать…

— Прошу, — прервал его Плонский, показывая на стол.

Они сели, подняли рюмки.

— За встречу, — поспешил сказать Супрунюк.

— Мы сегодня уже виделись. Давайте за взаимопонимание. Выпьем по одной и поговорим.

— Между первой и второй не разговаривают.

— Не закусывают.

— Верно. Не разговаривают между второй и третьей. Потом уж…

— Потом забудем, о чем и говорить.

— Не забу-удем.

Выпили, помолчали.

— Да вы закусывайте. Чем бог послал.

— Хор-роший у вас бог, богатый! — воскликнул Супрунюк, обводя глазами стол, на котором были не только дары местной тайги, но и севрюжка в плоских заморских упаковках, и колбаска всякая, и яички с красной икоркой, и что-то в закрытых судках, которые принесли расторопные посыльные из ресторана.

Восклицание намекало на разных богов, и Плонский разозлился.

— Бог у всех один. Один Бог, один начальник, один хозяин…

— Эт точно! — согласился Супрунюк и, уже не чокаясь, не произнося тостов, опрокинул в себя очередную рюмку.

"Не нализался бы раньше времени", — подумал Плонский. И решил сразу перейти к делу.

— Как у вас с финансированием? — спросил он.

По изменившемуся выражению лица собеседника понял: попал в точку.

— Зарплату третий месяц не платят, — пожаловался Супрунюк. И с надеждой посмотрел на Плонского: неисповедимы чиновничьи связи, авось, поможет.

— Не одной зарплатой жив человек.

— А то чем? У меня родня в деревне, так те на подножном корму. А у нас — государева служба.

— Подножный корм и вам не заказан.

— Когда?! Огород времени требует.

— У вас сотни людей дурака валяют.

— Каких людей? — не понял Супрунюк.

— Заключенных.

— Так они все работают.

— Видел я, как они работают.

— Подневольный труд малопроизводителен. Азы марксизма. Но мы бюджетники. Знаете, сколько в Америке тратится на каждого заключенного? Тысяча долларов в месяц. На одного…

Супрунюк матерно выругался и потянулся к налитой рюмке. Выпил один, не предлагая тоста, и уставился на большую полупустую бутылку «Смирновской» погрустневшим взглядом.

— Мне бы такую зарплату.

— Разве это деньги для толкового хозяйственника?

— А что деньги?

— На порядок выше.

— Десять тысяч?! — Супрунюк закатил глаза, мысленно подсчитывая, сколько это будет в рублях. — С такими деньгами спиться можно.

— Спиваются и без денег.

— Это верно. У меня начальник отряда был. Я его все в пример ставил. А как жена сбежала от безденежья, так и спился. Пришлось увольнять.

Было уже совсем темно. Плонский встал, включил свет. Брезгливо посмотрел на всклокоченный лысеющий затылок майора, склонившегося над столом. Не понимал он таких хозяев: власть есть, руки развязаны — делай что хочешь. А они все чего-то ждут. Впрочем, какие это предприниматели? Им нужен хозяин. И этим хозяином станет он, Плонский. Не как администратор-исполнитель, а как подлинный хозяин, собственник этой тайги с ее лесами, рудниками, поселками. И колониями. Колонии-то прежде всего надо прибрать к рукам. Сейчас это просто. Рынок. Начальники готовы заключить договор хоть с чертом, лишь бы деньгу урвать. Надо связать их коммерческими договорами на поставки леса, руды, всяких безделок, которые они там производят. И ковать капитал на дешевой рабсиле зэков…

— Много ли надо заключенному! — сказал он, имея в виду зарплату.

Супрунюк понял по-своему. Всем телом повернулся на стуле, удивленно воззрился на Плонского.

— Да им только давай! У работяг аппетит от работы, а у отказников — от безделья, тоски и злости…

— Но не голодают же.