Черный треугольник. Дилогия - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Кларов cтр.№ 32

Этот обстрел стал поводом для антибольшевистской кампании, которую подняла церковь. Сразу же было опубликовано воззвание под красноречивым заголовком «Вопль из священного Кремля», а Поместный собор с поразительной быстротой избрал комиссию для составления акта о «поругании Московских святынь» и поручил епископу Нестору написать брошюру «Расстрел Московского Кремля», которая вскоре и была выпущена в свет. Во всем этом Димитрий принимал самое деятельное и, безусловно, в отличие от многих других, самое искреннее участие. Большевики стали личными врагами его бога, а следовательно, и его самого. И когда я от президиума Московского Совета, который поручил мне принять участие в составлении сметы по ремонту, вместе с помощником коменданта осматривал поврежденные здания, Димитрия, сопровождавший нас, «не узнал» меня.

Таким образом, в результате бомбардировки Кремля пострадали не только здания, но и наши отношения, и без того хрупкие и неопределенные.

За окном комнаты надвигались ранние зимние сумерки. Я включил свет.

Да, трудненько давалась Димитрию и его богу попытка примирить непримиримое. Они никак не могли понять, что насилие – повивальная бабка истории, что путь ко всеобщему благу чаще всего приходилось прокладывать топорами, вилами, пулеметами и артиллерией, а не терпением и любовью.

– А вы меня, батенька, совершенно не слушаете, – укоризненно сказал Карташов. – Выходит, я зря витийствую, а?

– Почему же зря? Под ваши рассуждения хорошо думается.

– Аккомпанемент?

– Вроде.

Карташов ласково погладил себя по животу, усмехнулся:

– А вы ведь тоже из кухаркиных-то, а?

– Попович.

– Ну это, почитай, одно и то же, хотя духовенство и относят к привилегированному сословию. Один мой коллега по университету весьма недоумевал: как так? Попы, пономари да дьячки при Стеньке Разине да при Емельке Пугачеве отрядами бунтовщиков командовали, а архимандрит Петровского монастыря Александр, тот даже сам ворота Саранска перед Емелькой открыл. А удивляться-то и нечему. Коли не ошибаюсь, русское православное духовенство чуть ли не до девятнадцатого века не только что в солдатики забривали, но и кнутом били, березовыми прутьями охаживали. Откуда уж тут верноподданничеству браться? Березовая каша – не пшенная и не гречневая, ее не каждый с любовью приемлет…

Я встал:

– Весьма благодарен вам за консультацию и поучительную беседу.

– Эк вы не по-русски выражаетесь, – ухмыльнулся он в тоже встал. – По-русски куда как проще: «Поразглагольствовал малость – ну и пошел вон!» – Он сунул мне свою пухлую, словно бескостную руку. – Одна лишь просьба: ежели отыщете бармы и «Батуринский грааль» – оповестите. Прибегу. Жажду взглянуть хоть одним глазом.

– Если найдем, с удовольствием, – пообещал я. – Но думаю, что мы встретимся с вами и раньше. Ведь вы хорошо знаете ценности патриаршей ризницы и до тонкости разбираетесь в драгоценных камнях.

– Как и все кухаркины дети, господин Косачевский, – сказал он. – Как и все кухаркины дети.

Облик архимандрита мало чем напоминал о монашеском смирении. Гордо посаженная голова, развернутые, правда, не широкие, но и не узкие плечи, изящество линий которых подчеркивал спускающийся с шеи и крестовидно перепоясывающий грудь параман – двойная перевязь, символизирующая крест, который берет на себя монах, чтобы следовать в своей жизни за Христом. Узорчатый серебряный наперсный крест. В петлице воротника щегольской шелковой рясы – другой, маленький, свидетельствующий о том, что ризничий защитил диссертацию и является магистром богословских наук.

Он вошел в кабинет своей обычной энергичной и легкой походкой. Раздув тонкие ноздри и брезгливо морща лоб в черной рамке клобука, втянул в себя застоявшийся прокуренный воздух комнаты. Сейчас должна была последовать привычная фраза: «Вы слишком много курите, Леонид». Именно с этой неизменной фразы начинались наши ночные разговоры, когда, мучимый бессонницей и головной болью, настоятель Валаамского монастыря приезжал на Святой остров, где мне была отведена комната в одной из покосившихся хибарок скита.

Бессонница и головные боли мучили Димитрия периодически уже лет пятнадцать. Но он не обращался к врачам и не принимал лекарств, считая это чем-то вроде мудрого напоминания о бренности всего земного. В такие дни и недели его бледное лицо становилось совсем белым, словно вырезанным из бумаги, а синие глаза темнели. Говорил он медленно и тише обычного, будто опасаясь вспугнуть благодатную боль, которая сверлила его голову, время от времени подергивая болезненной судорогой сжатые губы.

«Вы слишком много курите, Леонид…» Привычные слова на этот раз сказаны не были: Димитрий старательно подчеркивал официальный характер встречи. Мы представляли два враждебных лагеря: я – «узурпаторов и безбожников большевиков, захвативших с помощью вооруженного насилия власть и возвестивших об этом расстрелом Кремля», а он – «невесту Христову – православную церковь». И все же в глазах у него не было той враждебности, которую я заметил в Кремле, когда осматривал разграбленную ризницу.

Перехватив страдальческий взгляд Димитрия, я встал на стул и открыл форточку. В комнату ворвался свежий морозный воздух.

– Надеюсь, вы не простудитесь?

– Нет, не простужусь.

– Что ж, я к вашим услугам, Александр Викентьевич, слушаю вас.

Перебирая длинными пальцами граненые янтарные четки и смотря сквозь меня, Димитрий медленно, будто каждое слово давалось ему с трудом, сказал:

– Я уже излагал господину Дубовицкому цель своего визита. Насколько я понимаю, вы с ней тоже знакомы. Поместный собор и его святейшество патриарх Тихон испытывают вполне понятное беспокойство о судьбе похищенного из патриаршей ризницы церковного имущества. Между тем, к нашему глубочайшему прискорбию, нынешние властители не считают нужным сообщать собору о ходе дознания, что вызывает естественное недоумение не только у духовенства, но и у всего русского православного народа. Было бы весьма печально, если бы в России и за ее пределами создалось впечатление, что Совет Народных Комиссаров по каким-то своим соображениям, о которых мы можем только догадываться, не заинтересован в розыске и возвращении сокровищ русской православной церкви.

В хорошо отшлифованных фразах помимо намеков содержалась и неприкрытая угроза. Видимо, текст «ноты» продумывался в резиденции Тихона.

– Думаю, что ни в России, ни за границей ни у кого не создастся впечатление, что мы не заинтересованы в розыске похищенного уже хотя бы потому, что украдено не столько церковное достояние, сколько всенародное, – сказал я. – Вы, видимо, не имели возможности изучить текст декрета Совета Народних Комиссаров «О свободе совести». А там прямо сказано: «Все имущества существующих в России церковних и религиозных обществ объявляются народным достоянием».

– Вы хорошо знаете, что русская православная церковь не признает этого закона, – возразил он. – Поместный собор и святейший патриарх обратились к православным христианам с призывом препятствовать его проведению.