Черный треугольник. Дилогия - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Кларов cтр.№ 23

Ожидаемый вами товар упакован и отгружен помощью петроградских конторских служащих по адресу. Копии накладных переданы мне и приказчику вашей Петроградской конторы под расписку. Днем будем Москве. Случае задержки, изменений, немедленно сообщу телеграфом, телефоном.

Нижайше прошу обеспечить складирование и транспортировку со станции.

Преданный вам Сухов

На совещании у Рычалова было решено Мессмера на вокзале не задерживать. Наш сотрудник должен был на перроне «принять» у Сухова «товар», а затем незаметно сопровождать Василия Мессмера в его путешествиях по Москве. Предполагая, что Мессмер с вокзала сразу же отправится к отцу, я решил также установить наблюдение за домом вдовы действительного тайного советника Бобрищева, где старик снимал квартиру. Это было поручено Артюхину и Волжанину. Артюхину предстояло изображать слоняющегося по переулку бездельника и держать под наблюдением интересующий нас подъезд. Если бы Василий Мессмер предпочел воспользоваться черным ходом со двора, то здесь его неизбежно заметил бы Волжанин, который под видом приехавшего из деревни родственника дворника нанялся переколоть несколько саженей дров.

Ожидая прибытия «упакованного и отгруженного товара», я вместе с Волжаниным посетил Николаевский вокзал и лишний раз убедился, что «складирование» и «транспортировка» будут проходить в сложных условиях.

Каланчевка всегда была самым людным местом в Москве. С ней могли в этом отношении соперничать разве что Сухаревка и Труба. Приезжего, едва он покидал перрон, сразу же оглушала какофония звуков. Грохот железных шин по мостовой, звон трамваев, ржание лошадей, сирены и клаксоны прокатных автомобилей, выкрики носильщиков, тележечников, агентов по сдаче меблированных комнат и пронзительные вопли московских торговок.

Груженные дровами возы, платформы с чемоданами и баулами, тележки с мешками. Бархатные салопы и меховые капоры дам, крестьянские треухи, платки торговок, хорьковые шубы, бекеши, поддевки. Шум, звон, треск, гам.

Такой была площадь перед войной. Ветер войны и двух революций еще более вздыбил это людское море, бросив сюда беженцев, демобилизованных солдат, мешочников и амнистированных уголовников. Площадь разукрасилась красными бантами и флагами, а на фасаде бывшего Царского павильона появился гигантский плакат с изображением стоящего на четвереньках буржуя в цилиндре и лаковых штиблетах с подковами. На буржуе верхом сидел босоногий рабочий, к пяткам которого были пририсованы звездчатые шпоры. Под рисунком назидательная надпись: «Крепче сиди в седле, пролетарий!»

На крыши трамваев с прибаутками и гоготом полезли солдаты. Катание на крыше – любимое развлечение демобилизованных – называлось «каруселью». «Трамвайная карусель» крутилась по всей Москве…

Мы приехали на Каланчевку утром, но жизнь здесь уже была в полном разгаре. Каланчевка бурлила, суетилась, кричала, зазывала.

– Немцы под Петроградом! Немцы под Петроградом! – вопил мальчишка-газетчик. – Голодные обыски в Питере! Генерал Каледин покончил свою генеральскую жизнь самоубийством! Декрет Совнаркома о золоте!

– Кому мочала? Бараночные мочала! – надрывалась толстая торговка.

– Пирог арзамасский с рыбкой астраханской! – вопила ее товарка.

Установить время прибытия поезда из Петрограда нам не удалось. Дежурный по станции лишь пожал плечами.

– До войны я бы вам сказал. А теперь… Может, на час опоздает, а может, и на сутки.

Единственное, в чем дежурный был уверен, – это в том, что поезд обязательно опоздает.

Переговорив с нашими сотрудниками, которые должны были заниматься «складированием и транспортировкой», мы прошли к воротам вокзала и тут же были подхвачены толпой пассажиров, прибывших с очередным поездом. Выбраться из людского месива не было никакой возможности. Нас притиснули к лавке церковных принадлежностей, где двое монахов торговали крестиками, лампадками и образками.

– Сюда, многогрешные потомки грешных праотцов! Сюда, православные! – весело зазывал покупателей тот, что помоложе.

А его дряхлый напарник подсчитывал выручку и напутствовал благочестивых покупателей:

– Никола в путь, Христос по дорожке!

Тут же пристроились молоденькая проститутка с детским лицом и стайка оборвышей.

Людская река приехавших, опрокинув лоток торговки пирожками, влилась в бушующее море площади.

По– заячьи жалобно кричал избиваемый толпой вор. Тощий господин выкликал приехавших делегатов съезда городов и земств. Некто собирал деньги на содержание убежища для престарелых артистов. Ругались извозчики в очереди за ордерами на сено. У здания бывшего Царского павильона, где теперь находился железнодорожный ревком, митинговали. Здесь шла запись добровольцев в Красную Армию.

– Девятый вал! – весело сказал Волжанин. – Дыбом Россия – только косточки похрустывают. Небось и не снилось Николашке, как держава по швам затрещит. – Глаза его под низко надвинутой на лоб бескозыркой возбужденно блестели. Он ощущал себя частью этой буйной, подчиняющейся каким-то неведомым законам стихии, ломающей на своем пути все и вся.

– Дела дней наших – поношение рода человеческого, – назидательно сказал старый монах. – Сказано в священном писании: «Аще обрящеши кротость, одолееши мудрость».

Волжанин похлопал ладонью по деревянной коробке маузера:

– Вот где, папаша, и кротость и мудрость. Все тута. Пулю молитвой не остановишь, а народ крестом на четверашки не поставишь.

– Тьфу, антихрист!

– Врешь, вышеозначенный, – сказал Волжанин. – Я не антихрист. Антихрист у нас на крейсере всего-то навсего матросом второй статьи службу проходил, а я, забирай выше, в лучших комендорах числился. Его за ненадобностью в семнадцатом в расход списали…

К матросу, покачивая бедрами, протиснулась проститутка. Улыбаясь густо накрашенным ртом, попросила закурить.

– Без работы, Машенька?

Она фыркнула:

– Кобелей всегда хватает. Угости вином, златозубенький.

Волжанин вздохнул:

– И рад бы в рай, да грехи не пускают!

– Денег нет, что ли?

– Деньги, Машенька, – навоз, – внушительно сказал матрос. – Дело не в деньгах, а в принципе. Вот переколем германцев, тогда и разложим с тобой пасьянс. Кокаина не будет, а спирта – море. Что спирт? Шампанское, мадера!… Все твое будет, Машенька. Хочешь – пей, хочешь – купайся, а нет – топись. Теперь для раскрепощенного народа ничего невозможного нет. А сейчас – нельзя: принцип. Пардон и извиняй. Подымай якорь и швартуйся покуда к поверженному в прах классу.

Проститутка, которой матрос понравился, хотела было что-то сказать, но, заметив в толпе солидного господина, стала поспешно к нему протискиваться.