Брунетти часто казалось, что уровень преступности в Венеции такой низкий — один из самых низких в Европе — только потому, что преступники, по большей части воры, просто не знают, как им выбраться из этого города. В нем нужно родиться, чтобы ориентироваться в паутине его узеньких калле и знать загодя, что вот эта улочка оканчивается тупиком, а другая выводит к каналу. Урожденные же венецианцы с годами становятся все более законопослушными, коль скоро, с учетом истории и традиций, не утесняют их прав на частную собственность и уважают настоятельную потребность в обеспечении ее сохранности. Так что преступлений в городе происходит немного, и уж если случилось какое-то насилие, а то и такая редкость, как убийство, то найти преступника проще простого: это либо муж, либо сосед, либо партнер по бизнесу. Обычно полиция только так и поступала — «задерживала обычных подозреваемых».
Но Брунетти понимал: смерть Веллауэра — совсем иное дело. Это знаменитость, несомненно самый прославленный дирижер столетия, и убит он не где-нибудь, а в жемчужине Венеции — ее оперном театре. А поскольку расследовать это дело придется ему, Брунетти, то с него вице-квесторе и спросит по полной программе за любую публикацию, бросающую малейшую тень на их ведомство.
Постучавшись, он помедлил и, дождавшись возгласа «Войдите!», толкнул дверь и увидел Патту там, где и ожидал, и в точности в такой позе, как представлял себе, — за огромным столом, склоненного над газетой, о важности которой свидетельствовал упертый в нее взгляд. Даже для страны, где мужчины красотой не обижены, Патта был безусловно красавец — чеканный римский профиль, широко посаженные пронзительные глаза и телосложение атлета, несмотря на возраст — Патте было уже сильно за пятьдесят. Фоторепортерам он предпочитал демонстрировать свой профиль слева.
— Наконец-то, — изрек он так, словно Брунетти опоздал на много часов. — Я уж думал, что придется вас ждать все утро, — добавил Патта, что, на взгляд Брунетти, уже отдавало перебором. Не услышав ответа и на это заявление, начальство вопросило: — Ну, что там у вас?
Брунетти вытащил из кармана свежую утреннюю «Газеттино».
— Вот газета, синьор. Вот все — на первой полосе, — и тут же зачитал, поспешно, чтобы Патта не перебил: — «ЗНАМЕНИТЫЙ МАЭСТРО НАЙДЕН МЕРТВЫМ. НЕ ИСКЛЮЧАЕТСЯ УБИЙСТВО», — после чего протянул газету начальнику.
Патта отмахнулся от газеты величественным жестом:
— Это я уже читал, — и, не повышая голоса: — Я спрашиваю — что есть у вас лично?
Брунетти полез в карман пиджака и извлек записную книжку. Никаких записей в ней не имелось не считая имени, адреса и телефона американки, но пока ты стоишь, а шеф сидит, ему нипочем не увидеть, что все странички до единой девственно чисты. Демонстративно послюнив палец, Брунетти принялся не спеша их перелистывать. «Дверь в помещение заперта не была, как не было и ключа в двери. Следовательно, кто угодно мог войти и выйти оттуда в любое время в течение всего спектакля».
— Где был яд?
— Полагаю, в кофе. Но точно смогу сказать только после получения протокола о вскрытии.
— А вскрытие когда?
— Обещали сегодня. В одиннадцать.
— Хорошо. Что еще?
Брунетти перевернул страничку, сверкнув нетронутой белизной.
— Я беседовал с солистами, занятыми в спектакле. Баритон виделся с маэстро мельком — только поздоровался. Тенор говорит, что не встречался с ним вообще, а сопрано — что видела его только перед спектаклем. — Он глянул на Патту, тот ждал продолжения. — Тенор говорит правду. А сопрано врет.
— Почему такая уверенность? — буркнул начальник.
— Потому что это правда, синьор.
Задушевно и терпеливо, словно обращаясь к редкостно тупому ребенку, Патта вопросил:
— А на каком основании, комиссар, вы полагаете, что, это правда?
— Потому что другие видели, как она входила в его гримерную во время первого действия. — Брунетти не стал утруждать себя уточнением, что это только предположение одного из свидетелей, ничем пока не подтвержденное. Может, сопрано врет именно про это, а может, про что-то другое — понимайте как сами хотите. — Кроме того, я поговорил с режиссером, — продолжал Брунетти. — У них с дирижером вышла размолвка — еще до начала спектакля. Но после этого режиссер его не видел. По-моему, он говорит правду.
На сей раз его не спросили, почему он так считает.
— Еще что-нибудь?
— Вчера я послал запрос в полицию Берлина. — Брунетти усердно перелистывал записную книжку. — Сообщение ушло в…
— Ладно, — перебил Патта. — Что они ответили?
— Обещали сегодня прислать факсом все, что у них есть, касательно Веллауэра и его жены.
— А что жена? Вы с ней говорили?
— Совсем немного. Она страшно расстроена. Вряд ли с ней теперь можно толком поговорить.
— А где она была?
— Когда мы с ней разговаривали?
— Нет, во время спектакля?
— Сидела в зале, в первом ряду. Говорит, что зашла навестить его в гримерку после второго акта, но опоздала — они так и не успели поговорить.
— То есть она находилась за кулисами, когда он умер? — вопросил Патта с таким энтузиазмом, что Брунетти показалось, будто ее вот-вот арестуют.
— Да, но мы не знаем, видела ли она его и заходила ли к нему.
— Ну так потрудитесь это выяснить, — сказал Патта так свирепо, что даже сам спохватился. — Вы садитесь, Брунетти.
— Спасибо, синьор, — ответил тот, захлопнув записную книжку и сунув в карман, прежде чем сесть напротив начальника. Кресло Патты было на несколько сантиметров выше остальных — мелочь, несомненно предусмотренная вице-квесторе для создания легкого психологического преимущества.
— Сколько времени она там пробыла?
— Не знаю, синьор. Когда мы беседовали, она была в таком страшном горе, что ее рассказ я не вполне понял.
— А она могла войти в его гримерку? — спросил Патта.
— Вполне. Но я не знаю.
— Похоже, вы ее выгораживаете, Брунетти. Она что, хорошенькая?
Надо понимать, Патта прощупывает, велика ли разница в возрасте между дирижером и его вдовой.
— Да — если вы любите высоких блондинок.
— А вы что, не любите?
— Мне жена не разрешает, синьор.
Патта напрягся, чтобы вернуть разговор в прежнее русло.
— Кто-нибудь еще входил в гримерную во время представления? И откуда у него взялся кофе?
— Там буфет на первом этаже театра. Вероятно, и кофе оттуда.
— Выясните.
— Есть, синьор.
— И имейте в виду, Брунетти.
Брунетти кивнул.
— Мне нужны имена всех и каждого, кто был вчера вечером в гримерной или поблизости от нее. И еще мне нужны подробные сведения о жене. Как долго они женаты, откуда она и все такое.