Орфей спускается в ад - читать онлайн книгу. Автор: Уильямс Теннесси cтр.№ 7

Кэрол (настойчиво и убеждающе). Я была когда-то реформисткой — Христовы болваны: так нас называли. Знаете, что это такое? Нечто вроде легкой формы эксгибиционизма. Выступала с пламенными речами, рассылала повсюду письма с протестами против истребления негров в нашем графстве — их у нас большинство. Как это так, думала я, почему они обречены на вымирание, почему гибнут от пеллагры, медленно умирают от голода, если из-за каких-нибудь жучков или червей или слишком дождливого лета случится неурожай хлопка? Я пыталась добиться организации бесплатных больниц, ухлопала на это все деньги, которые оставила мне мама. А когда судили Уилли Макги, — помните, тот негритянский мальчик, которого посадили на электрический стул по обвинению в недозволенной связи с какой-то белой шлюхой... (голос ее звучит страстным заклинанием) ...я всех подняла на ноги, только этим и жила! Напялила на себя мешок из-под картошки и пешком пошла в столицу штата. Была зима, я шла босиком, одетая в эту дерюгу, чтобы заявить свой персональный протест губернатору. О, я знаю, во всем этом было, наверно, и показное, но только отчасти, только отчасти. Было в этом и кое-что иное. Знаете, сколько я прошла? Шесть миль. Только на шесть миль удалось отойти от городка. И на каждом шагу все глумились надо мной, вопили, улюлюкали, иные даже плевали в лицо!.. На каждом шагу, на каждом шагу, все эти шесть миль, пока меня не арестовали! Угадайте — за что? За бродяжничество в непристойном виде! Да-да, так и было сказано в обвинительном заключении: бродяжничество в непристойном виде — картофельный мешок, который был на мне, они сочли недостаточно приличным одеянием... Впрочем, все это было давным-давно, и никакая я больше не реформистка, просто «непристойная бродяжка». Но они у меня еще узнают, эти суки, до какой степени непристойности может дойти «непристойная бродяжка», если она всю себя посвятит этому, — вот как я!.. Ну, вот я и рассказала вам свою историю... Житие эксгибиционистки, девушки, которая любила быть на виду. А теперь знаете что? Садитесь в мою машину и везите меня на Кипарисовый холм. Послушаем, о чем толкуют покойнички. Они ведь там разговаривают, да-да!.. Сойдутся на Кипарисовом холме и тараторят как сороки... И все про одно, и на все одно только слово: «жить!..» Оно звучит без умолку: «жить-жить-жить-жить-жить!» Вот все, что они знают, другого от них и не жди... Жить — и все тут!.. (Открывает дверь.) Как просто!.. Не правда ли, как просто?.. (Выходит.)

Голоса женщин, сливавшиеся до сих пор в неясный гул, слышны теперь четче.

Голоса женщин.

— Какое там виски? Наркотики!

— Конечно, ненормальная!

— Союз бдительных предупредил ее отца и брата, чтобы она не появлялась в графстве.

— Совсем опустилась!

— Какой позор!

— Разврат!

И, словно выведенный из себя их гусиным шипением, Вэл хватает гитару и выходит.

На лестничную площадку спускается Ви Толбет.

Ви. Мистер Зевьер! Где мистер Зевьер?

Бьюла. Ушел, дорогая.

Долли. Придется примириться, Ви. Такой прекрасный кандидат в спасенные и — перехватила оппозиция.

Бьюла. Отправился на Кипарисовый холм с этой девкой Катрир.

Ви (спускаясь). Если уж кое-кто из вас, пожилых женщин, ведет себя неподобающим образом, чего же ожидать от молодежи?

Бьюла. О ком вы?

Ви. О тех, кто устраивает попойки! И допиваются до того, что уж и не разбирают, где свой муж, где чужой! О тех, кто прислуживают у алтаря, а сами не считают зазорным играть по воскресеньям в карты! О тех...

Бьюла. Стойте! Хватит! Теперь мне ясно, кто распускает эти грязные сплетни.

Ви. Ничего я не распускаю. Я только повторяю то, что говорят другие. Я никогда не бывала на этих ваших сборищах.

Бьюла. Еще бы! Кому вы там нужны! Вы только отравляете людям жизнь! Ханжа по призванию.

Ви. Я пытаюсь исправить людские нравы. А вы, с вашими пьяными оргиями, сеете безнравственность! Я ухожу от вас! Ухожу! Я иду наверх. (Поспешно поднимается по лестнице.)

Бьюла. Как я рада, что высказала ей все, что думаю. Просто с души воротит от этакого лицемерия! Поставим все в холодильник, чтоб не испортилось, и уйдем! Никогда еще не чувствовала такого омерзения!

Долли. О боже милосердный! (Кричит наверх.) Коротышка! (Взяв тарелки с ужином, несет их к холодильнику.)

Сестрица. Как они обе вульгарны!

Ева. Родители Долли из Блу-Маунтин. Простые голодранцы. Лолли Такер рассказывала мне про отца Долли — сидит на крыльце, разувшись, и хлещет пиво прямо из ведра... Захватим эти цветы, Сестрица, украсим алтарь.

Сестрица. Да, а в приходской книге отметим, что это дар Джейба.

Ева. И бутерброды с маслинами тоже возьмем. Пригодятся для чаепития у служки епископа.

Долли и Бьюла проходят через магазин.

Долли. Теперь в самый раз собраться своей компанией.

Бьюла (кричит). Песик!

Долли. Коротыш!

Обе быстро выходят.

Сестрица. Сидит на крыльце босиком?

Ева. И пьет пиво прямо из ведра!

Берут свои зонтики и прочие вещи и выходят. По лестнице спускаются мужчины.

Шериф Толбет. Похоже, что Джейб пойдет на удобрение еще под нынешний урожай!

Коротыш. Да он всегда выглядел так, словно одной ногой уже в могиле.

Пес. А сейчас и вторая вот-вот ступит туда.

Идут к выходу.

Шериф. Ви!

Ви (на площадке). Тише! Что за базар! Мне надо переговорить с Лейди об этом молодом человеке, но только не при Джейбе: он ведь думает, что сможет еще работать сам.

Шериф. Брось дурака валять! Идем!

Ви. Я, пожалуй, подожду, пока он вернется...

Шериф. Стоит только забрести в город бездомному бродяге, и на тебя тут же находит дурь! Надоело до смерти!

Громкий автомобильный гудок. Ви идет вслед за мужем. Шум отъезжающих машин. Отдаленный лай собак.

Медленно меркнет свет, обозначая разрыв во времени между первой и второй картинами.

Прошло два часа. Пустынный пейзаж за большим окном освещен призрачно-тусклым мерцанием луны, проглядывающей сквозь гонимые ветром облака. Доносится звонкий и чистый девичий смех — это Кэрол — и вслед за тем шум быстро отъезжающей машины.

Еще не затих вдалеке гул мотора и не умолкла кинувшаяся за машиной собака, как в лавку входит Вэл.