Аллегра застонала. Ридли не оставлял ей выбора.
– Зачем вы это делаете? Ведь вам не нужны эти деньги. Ваши слуги геворят, что вы – человек щедрый.
Его рот искривился в сардонической усмешке.
– Это единственное похвальное свойство, которое они за мной числят.
– Тогда зачем? Что для вас эти сто фунтов? Он издал короткий смешок.
– Наверное, среди моих предков были шотландцы.
[2]
Иначе откуда бы взяться подобной бережливости? Кроме того, я рассудил, что таким образом куплю Уикхэму лишний год жизни.
Аллегра задохнулась от возмущения:
– Уикхэму? Так вы мучаете меня и заставляете стать вашей служанкой; чтобы спасти друга! Он ваш друг, да?
Ридли покачал головой:
– Я едва его знаю. Мы встречались с ним всего лишь раз. Но на мой взгляд, надо бы дать тебе время для того, чтобы образумиться и передумать.
– Передумать? Никогда!
– Ну тогда тебе не помешает хоть немного охладить свой пыл. Если ты нападешь на Уикхэма с такой же опрометчивостью, с какой напала на меня, тебя, несомненно, схватят, предадут суду и повесят. И на этом все кончится.
– Что мне до этого, если Уикхэм будет мертв? И отчего вас заботит моя судьба?
– Ничья жизнь не стоит того, чтобы губить из-за нее свою, – сказал он, небрежно пожав плечами.
– Поэтому вы и отказываетесь драться на дуэли?
При этих словах Ридли словно окаменел, и Аллегре показалось, что с него, пусть всего лишь на мгновение, спала маска равнодушия ко всему и вся. Он вдруг встал, подошел к камину и наклонил голову, так что теперь девушка больше не могла видеть его глаза.
– Если ты сделаешь это, то уже не сможешь спокойно спать по ночам, – пробормотал он. – Миг безумия – и душа твоя будет проклята навек.
В его голосе девушка расслышала боль и неожиданно для себя ощутила сострадание.
– Милорд… – начала она.
Но виконт, похоже, уже взял себя в руки. Когда он повернулся к ней, на губах его играла улыбка, противная, фальшивая улыбка, тотчас напомнившая Аллегре, что этот человек ей неприятен. Так не все ли равно, что скрывается за его маской?
– Я убью Уикхэма с наслаждением, – сказала она вызывающе.
Его улыбка стала еще шире.
– Пусть так, но мне было бы жаль, если бы тебя повесили за убийство. Не хочу, чтобы угас весь этот пыл, весь этот огонь. По крайней мере до того, как он согреет меня.
У Аллегры перехватило дыхание. Нет, этот негодяй, так жестоко домогающийся ее добродетели, не заслуживал ни малейшего сочувствия.
– Чтоб ты горел в аду, – зло бросила девушка. – Так вот для чего тебе нужен твой подлый контракт? Но ты получишь от меня только один год работы, и больше ничего. Ни моего тела, ни души тебе не видать.
Ридли медленно провел рукой по каминной полке, как будто лаская любовницу. Эротические движения его длинных пальцев завораживали. Аллегра почти чувствовала, как они касаются ее тела, нежно гладят его, пробуждая прежде неведомые сладкие ощущения. Что это с ней? Откуда эта странная дрожь внизу живота? Голос Ридли вдруг сделался тише, в нем зазвучали вкрадчивые, обольстительные нотки.
– Вот как? А что, если бы в знак благодарности я сократил срок твоей службы? Что тогда?
Эти слова вмиг отрезвили ее. О Господи, сыщется ли на свете человек более бессердечный, чем этот дьявол? Поставить ее перед таким выбором!
– Значит, чтобы сократить срок контракта, я должна буду против своей воли стать шлюхой?
– Нет. Я хочу, чтобы ты отдалась мне по доброй воле или не отдавалась вообще.
– Тогда вам не на что рассчитывать, – твердо сказала Аллегра. – Разве что вы собираетесь меня изнасиловать, – добавила она, и от этой ужасной внезапной мысли глаза ее расширились.
Он самодовольно усмехнулся:
– Как плохо ты обо мне думаешь. Право же, ты уязвила меня до глубины души. Не в моем характере брать женщину силой.
– А как же тогда назвать то, что случилось нынче утром в лесу? – Девушка едва могла скрыть свое презрение.
Ридли игриво всплеснул руками. Этот жест, по-видимому, должен был свидетельствовать о совершенной невинности его помыслов.
– Мне хотелось совсем немногого – один-два поцелуя, только и всего. А ты обошлась со мной до крайности жестоко.
Аллегра потерла рукой глаза и покорно вздохнула.
– Должно быть, вы наслаждаетесь этой игрой, милорд Ридли, но мне она не доставляет удовольствия. Не могли бы мы вернуться к делу?
– Разумеется. – Он взял с каминной доски чернильницу и поставил ее на стол. – Итак, мы обо всем договорились, верно?
– Год моей жизни за ваши сто фунтов? Целый год?
Ее голос дрогнул, когда она подумала о том, насколько откладывается осуществление ее заветной цели.
– Не сомневаюсь, что твоя ненависть к Уикхэму бу дет пылать год, как маяк в ночи. – Ридли приподнял пальцами подбородок девушки и пристально посмотрел в ее темные глаза. – Так я и думал. Такой огонь не погаснет, не отгорит.
В его голосе больше не слышалось насмешки, да и вид у него теперь был серьезный и недоуменный.
– Господи, – пробормотал Ридли, – откуда же он взялся, такой неистовый накал чувств? И чем заслужил Уикхэм подобную ненависть?
Аллегра попятилась – подальше от его руки и пытливых глаз – и взяла со стола перо.
– Значит, год, – твердо произнесла она, чтобы положить конец его вопросам. – И мне не придется опасаться, что как-нибудь вечером вы устроите на меня засаду?
Он покачал головой, рассмеялся и вновь превратился в прежнего беспутного повесу.
– Только не я. Но мое предложение остается в силе. Подаришь мне свои ласки – и я, возможно, соглашусь сократить срок твоего контракта. Очень может статься, что я даже куплю тебе одно-два шелковых платья с низким вырезом, чтобы продемонстрировать эту соблазнительную грудь.
– Хотя искушение и велико, – сказала Аллегра с сарказмом, – я все же не сойду со стези добродетели.
Ридли лениво ухмыльнулся, протянул руку и намотал на палец ее темный локон.
– Предупреждаю: я постараюсь обольстить тебя и завлечь к себе в постель. Ты чертовски лакомый кусочек.
Аллегра тряхнула головой, чтобы освободить свои волосы.
– Я вам не поддамся.
Он усмехнулся:
– Стало быть, меня ждет год, полный упоительных баталий. Одна мысль о них меня возбуждает. – Увидев отвращение, отразившееся на ее лице, виконт засмеялся. – Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы попытаться удрать. В Англии кабального слугу, сбежавшего от своего хозяина, ждет повешение.