– Дорогая моя, вы, наверное, клянете в душе мое несносное любопытство?! Я совсем запамятовала, что юность горит ненасытной страстью к танцам! А я вас оторвала от веселья и затащила в какой-то темный угол! Прошу вас, не обращайте на нас внимания, вы уже с лихвой выполнили долг гостеприимства, идите танцуйте! Мне так стыдно, что из-за меня вы пропустили столько танцев! Я покажу герцогу шпалеры, и мы присоединимся к вам, благо дорогу назад я уже запомнила.
Жанна соляным столбом застыла на месте, не зная, что ответить на такое откровенное выпроваживание, но решила умереть, а не допустить герцога к рассматриванию шпалер.
Взрывоопасную ситуацию разрядил сам герцог. Кинжал его очень заинтересовал и, рассматривая его, он прослушал слова баронессы.
– Так, значит, Громобой – боевой конь? Я еще на охоте обратил внимание, что для изящной девушки он крупноват. Как он себя чувствует? – спросил герцог, возвращая кинжал на место.
Как за соломинку схватилась Жанна за эти слова и, подхватив герцога под локоть, со слезами в голосе пролепетала:
– Ах, герцог! Мой мальчишка-конюх утверждает, что с ним все в порядке, но мне кажется, что он болен! Он иногда места себе не находит, мечется в стойле! Посмотрите на него, пожалуйста, может, вы поймете, в чем дело? Извините, дорогая баронесса, через несколько минут я верну вам вашего кавалера! Пойдемте, герцог, пойдемте!
Неожиданно оставшиеся в одиночестве баронесса и маркиз посмотрели на друг друга и поняли, что найдут общий язык.
«Подразмяться можно и на костях баронессы, чтобы время зря не пропадало!» – думал маркиз.
«Маркиз немного собьет мой любовный пыл, чтобы герцог, бедняжка, не надорвался часом!» – рассуждала баронесса.
Герцог с Жанной спустились во двор.
По периметру он был освещен глиняными плошками с жиром. Так что прямоугольник брусчатки, ограниченный отелем, стеной ограды и хозяйственными постройками, оказался окаймленным тонкой цепочкой огоньков. Этот прием Жанна подсмотрела на одном из последних маскарадов в замке герцога Бретонского, и он ей очень понравился.
Сейчас ею владела лишь одна мысль: увести герцога подальше от любвеобильной баронессы. Поэтому она решила провести его в конюшню через каретный сарай, а потом другим ходом вернуться в пиршественный зал, оставив баронессу сидеть в одиночестве у шпалер.
Стояло полнолуние.
Света и без цепочки огоньков хватало. Луна заглядывала прямо в раскрытые двери сарая, рисуя на полу большое светлое пятно.
Подобрав шлейф праздничного платья, Жанна первой шагнула в его сумрак. Задевая подолом клочья сена, она осторожно, боясь в темноте ненароком зацепиться и порвать нарядную ткань, пошла к входу в конюшню.
Как оказалось, именно сеновала и не хватало, чтобы в распаленном двойной дозой адского подогрева герцоге взорвался вулкан плотских страстей.
Тело герцога (совсем без участия его головы) вспомнило, какое множество девушек Лотарингии, Бургундии, Артуа, Турени и других земель любил он в походах в стогах и копнах, в сенных сараях, конюшнях и устланных сеном телегах. В знакомой обстановке старый инстинкт воскрес, как феникс из пепла. И не успела Жанна даже ахнуть, как герцог безупречно освободил ее от такого неудобного, труднохранимого и скоропортящегося груза, как девственность…
Именно этот момент, которого она, в сущности, и добивалась, представлялся Жанне совсем по-другому.
Никаких конкретных картин в ее голове не возникало, но казалось, что все должно быть очень торжественно и возвышенно, под балдахином, на шелковой ароматной простыне, отделанной по краям серебряной вышивкой. И за стеной обязательно должны играть арфа, флейты и лютня.
Сейчас ей было нечисто и больно. Мерзкое сено набилось под платье и противно кололо. По ногам текло что-то омерзительно липкое… И вообще все это было не то и не так!
Поэтому неподдельные слезы хлынули рекой:
– Я думала… думала… герцог… А вы!.. А говорили… А сами!.. Ой… ма-а-а-ма-а-а…
Герцог Барруа был истинным рыцарем до мозга костей и настоящим мужчиной. Он не стал падать на колени и молить обесчещенную деву о прощении, целуя край ее платья и посыпая голову сенной трухой в качестве пепла. Герцог просто присел рядом с ревущей Жанной, обнял ее и грустно сказал:
– Душа моя, сделанного не воротишь… Я не лгал, когда говорил, что давно не любил женщин, поверьте… Но ваша молодость и красота вернули мне силы и юношеский задор. Единственное, чем я могу хоть немного искупить теперь свою вину, – это предложить вам стать моей супругой. Я не молод ни телом ни душой. Неизвестно, сколько еще лет жизни отпустил мне Господь. Но клянусь, пока я дышу, более верного рыцаря вы не найдете! Право выбора за вами. Я понимаю, что мое предложение – лишь ничтожная, жалкая попытка загладить причиненный мною непоправимый урон вашей чести и вашей девственности… Решайте, Жанна. Я прошу вашей руки!
– Я согласна-а-а… – шмыгая носом, сказала Жанна.
Даже после столь крупного события, знаменующего переворот в их дальнейшей судьбе, герцог не забыл про первопричину, приведшую его сюда. И все-таки дошел до конюшни.
Убедившись, что Громобой здоров как бык, он сказал Жанне:
– Старый вояка грустит о битвах и турнирах. Почаще с ним выезжать, и он перестанет беспокоиться! Пойдем, душа моя, объявим о нашей помолвке и предстоящей свадьбе.
Звучала строгая, даже суровая музыка.
По старинному обычаю, герцог медленно подносил своей невесте обручальное кольцо на рукояти меча.
Бледная Жанна стояла как во сне, не видя ничего кругом, кроме этой тяжелой, сделанной под широкую мужскую руку в боевой перчатке рукояти с вделанными в нее частицами Креста Господня. И маленького золотого колечка на ней, такого крохотного и беззащитного, как капля росы на острие копья…
Колечко покинуло грозный меч и скользнуло на ее палец, на тонкой девичьей руке сразу став массивным и весомым.
Поцелуй и удар по рукам скрепили помолвку.
Жанна де Монпеза официально стала невестой Филиппа де Барруа.
Еда относится к одной из главных радостей жизни, это Жаккетта знала твердо. Жизнь Абдуллы на чердаке совсем не изобиловала радостями и Жаккетта изо всех сил старалась его чем-нибудь порадовать.
Поэтому, только гости покинули столы и принялись утрясать содержимое своих желудков в танце, она быстро покидала в подвернувшуюся корзину без ручек того-сего и поспешила на чердак.
Лунные квадраты на полу чередовались с продолжительными темными пространствами, но Жаккетта привыкла ходить без свечи и мышкой шуршала по коридорам.
Маркиз де Портелу галантно скучал у дверей угловой гостиной. После захватывающей встречи тет-а-тет мадам де Круа попросила оставить ее ненадолго одну и принялась восстанавливать утраченный лоск.
Маркиз был не совсем доволен подвернувшимся развлечением: баронесса оказалась костлявей, чем он предполагал. Шорох юбки заставил его обернуться, и он увидел силуэт Жаккетты, как раз проходящей по освещенному луной месту. Мелкие детали фигуры были неразличимы, но широкие бедра и упитанные ягодицы бросались в глаза, являя прекрасный контраст с тазовыми костями баронессы.