Кирилл вылетел из подъезда, спотыкаясь, едва не падая. Страх
придал ему силы — он догнал Визитера, который остановился, приплясывая за
дверью.
— Направо! — крикнул Визитер, вновь срываясь с места.
Кирилл побежал, слишком поздно сообразив, что его двойник
свернул влево. Они разделились мгновенно и с каждым мгновением удалялись все
дальше друг от друга. На бегу Кирилл попытался представить, куда бежит Визитер
— но почти сразу отказался от этой попытки. Слишком много было вариантов.
Сейчас тот уже мог добежать до площади Борьбы, сесть в трамвай, или рвануть к
метро… Кирилл не представлял, как бы он поступил сам — значит и Визитер
поступит совершенно случайно.
Мальчишка свернул у транспортного института, побежал,
лавируя между прохожими, медленно замедляя бег, понимая — убийца не станет
преследовать его на улице. Не идиот же, его заметят, кто-нибудь вызовет
милицию…
Он все же обернулся, пытаясь узнать в идущих следом ту серую
тень, что протягивала к нему руку с пистолетом. Никого похожего. Он убежал.
БЕГИ, КИРИЛЛ!
Его обдало холодом, когда он вспомнил крик мамы. Кирилл
стиснул кулаки, остановился, борясь с желанием вернуться. Да нет, убийце был
нужен Визитер — ну, и он, может быть.
Но когда он вернется домой…
Кирилл замотал головой. Нет. Нельзя. Будет только хуже.
Убийца знает, где он живет — и не может отличить его от Визитера. Он должен
прятаться… может быть на вокзалах…
Ему снова стало не по себе. Кирилл уезжал из Москвы только
раз, семь лет назад. Все что запомнилось с той поездки — это плывущие за вагонным
окном, к которому он прилип, села и перелески, толкотня на перронах, потом —
огромное, бесконечное, теплое море, в которое он врывался с визгом и полной
уверенностью — доплыть до другого берега совсем легко.
Сейчас вокзалы были другими. Безумно мечущиеся люди, но уже
не в той суете поездки, что было когда-то, а словно напуганные чем-то. Грязные,
словно из задницы вылезшие, существа в углах и под лестницами — когда-то тоже
бывшие людьми, но стремительно утрачивающие остатки сходства. Среди них были и дети
— Кириллу всегда делалось не по себе, когда он видел их.
Взрослые могли быть кем угодно — пьяницами, наркоманами,
неудачниками — они лишь напоминали, что в жизни легко можно проиграть. Дети, с
холодной злобой в глазах и улыбкой затравленных волчат словно безмолвно кричали
— «тебе просто повезло. У тебя есть дом и мама. Но это случай. Ошибка. Ты
должен быть с нами». Он вспомнил их взгляды, когда случайно натыкался на таких
— взгляды мелкого хищника, оглядывающего жертву.
Нет. Только не вокзалы.
Кирилл бродил по улицам часа два. Несколько раз звонил домой
— вначале трубку никто не брал, потом отозвался незнакомый мужской голос. Ему
стало не по себе. Он выскочил из-под прозрачной каски таксофона, даже не
повесив трубку.
Он ждет его?
Кирилл добрел до какого-то супермаркета, не размышляя, вошел
в слякотное тепло. Народа было немного. Он побрел вдоль прилавков, потом купил
в баре кусок пиццы. Съел ее, не почувствовав вкуса.
Что-то заставило его дойти до отдела электроники. Здесь
работало несколько телевизоров — по двум крутили кассеты с видеоклипами,
остальные были настроены на местные каналы.
Свой дом он узнал сразу. Это был горячий выпуск новостей —
той популярной бригады, что носится по городу, прослушивая милицейскую волну и
успевая на место преступления едва ли не самыми первыми.
— Нет, — прошептал Кирилл.
Звук в телевизоре был отключен, наверное, чтобы не заглушать
голос певца с другого аппарата. Под нервный гитарный перебор Кирилл смотрел на
покачивающиеся в такт шагам оператора стены подъезда. Наплыв — на шрам в стене,
и так отпечатавшийся в памяти. Кирилл зажмурился. Когда он открыл глаза
оператор стоял у открытой двери — у его квартиры. Молодой парень в форме что-то
говорил, виновато улыбаясь. Не пускал внутрь?
Потом оператор отступил на шаг, и Кирилл увидел, как выносят
носилки, прикрытые белой простыней. Простыня была в бурых пятнах.
Он не заплакал. Словно окаменел, глядя, как уносят его маму.
Лицо репортера, опять — неслышная скороговорка… На несколько
секунд — фотография во весь экран. Его фотография.
Кирилл отступил на шаг.
Голос певца, скользивший где-то по краю сознания, внезапно
стал отчетливым, почти материальным. Кирилл схватился за него, как за
спасательный круг, жесткий, холодный, но дающий хоть какую-то надежду
удержаться.
Плачь! Мы уходим отсюда — плачь,
Небеса в ледяной круговерти…
Только ветер сияния — плачь!
Ничего нет прекраснее смерти…
Кирилл Корсаков, потерявший все, что составляло его жизнь,
вышел из магазина. Нет, он так и не заплакал. Плакать — это порой слишком мало.
Он встал к таксофону у входа. Телефон милиции — бесплатно… Кирилл опустил руку
в карман. Если у него не осталось жетонов, то он наберет «ноль два».
Жетон льдинкой коснулся пальцев.
Кирилл набрал номер. Единственный, что смог вспомнить.
— Алло…
Слышно было очень плохо.
— Валя, это ты?
На мгновение Кириллу захотелось, чтобы Валентина Веснина,
которого он, как и всех взрослых из клуба «Штурман» звал просто по имени, не
оказалось дома.
— Да. Кирилл?
— Привет, Валь…
Пауза.
— Кирилл, у тебя что-то случилось?
Как сказать? Что можно сказать?
— У меня все случилось.
Снова тишина.
— Кирилл, ты где? Мне приехать?
— Я… я сам приеду, — он проглотил возникший в горле комок. —
Валя, не говори никому, что я звонил. Ладно?
— Ты с мамой поссорился? — осторожно спросил Веснин.
Кирилл повесил трубку. Быстро, чтобы не услышать больше
ничего. Чтобы не захотелось ответить, крикнуть — «у меня больше нет мамы!»
Еще секунда и он бы не выдержал.
Плачь! Мы уходим отсюда — плачь…
Он все-таки не заплакал.
14
Визирь дождался, пока стихли вежливые аплодисменты и
покивал, глядя в зал. В зале было почти две сотни идиотов. Но, по мнению
психолога, выступление во Всероссийской Лиге Любителей Шашек было чем-то
полезно для предвыборной компании.
— Я признателен за приглашение в ваш дружеский круг… или
квадрат? — Рашид Гулямович улыбнулся. — Признаюсь, первая игра, в которую я
научился играть — это были шашки…