И если речь о шоферне, то всё это напрямую, а подчас и прежде всего, относится к «мигальщикам» — водителям с мигалками на «головах». Будь то «Бугры», «Думцы», шмумцы — каждого из них хлебом не корми — дай безнаказанно проехаться по встречке.
Молодой муровский шофёр Паша Селиванов ходил в звании «мигальщика в законе», гордился этим высоким званием и откровенно страдал, когда приходилось подолгу отсиживаться в гараже. Для него срочные выезды — на бандитские ли налёты, кражи ли, убийства — всегда праздник, именины сердца. Тут уж он вовсю давал волю своему мастерству.
— Сто второй, сто второй, я девятый, иду налево по Кольцу, подготовь перекрёсток! Сто второй, сто второй, я девятый, дай зелёный! Сто второй, сто второй, я девятый, убери транспорт с выезда! Сто второй, сто второй… Подобные приказы через оглушительный усилитель и соответствующие звуковые сигналы грели Пашкину Селиванова душу, будоражили воображение: вот толстомордый бандит вынимает из кобуры пистолет, вот направляет его на невинную жертву, вот спускает предохранитель и… Его, Павла, машина врезается в подонка, сбивает его с ног и вот уже бандит в наручниках даёт признательные показания.
Впереди, на перекрёстке с Дорогомиловской улицей загорелся красный светофор.
— Сто второй, я девятый, дай зелёный! — заорал Павел, но его перекрыл мегафон выбежавшего на середину проспекта постового. «Девятый, девятый, остановись, девятый!..»
— У-у ё-моё! Разъездились, пузыри.
— Ты их пузырями зовёшь? — подал голос Александров.
— Ну а как ещё? Конечно пузыри, пока не лопнули. Шестёрки госдумовские. Они все теперь с эскортами катаются. Проскочим, товарищ майор? — обратился он к Мерину.
— Ты хозяин.
— Понял.
Чёрная «Волга» взревела форсированным двигателем и, лихо обогнув бросившегося наперерез милиционера, вырвалась на свободу пустого проспекта.
— Пусть теперь доносит, побирушка пузатая. А мы ему покажем… — Павел оглянулся на Веронику, не стал заканчивать фразу.
— Что мы ему покажем? — спросил Александров.
— Фигу, товарищ старший лейтенант, — улыбнулся Павел, — фигу мы ему с вами покажем.
— Приятный душистый запах, — объявил Мерин.
— Это я точно знаю, — Александров широко осклабился.
— Ну?
— Приятный?
— Да.
— Душистый?
— Душистый.
— Перегар!
— Дурак. — До сих пор мрачная, молчаливая Вероника позволила себе улыбнуться.
— Да уж, — подобострастно согласился с ней Мерин, — действительно. А ты не знаешь, Никуша? Душистый запах. — Он повернулся к ней всем корпусом, но Вероника опять заинтересовалась заоконным пейзажем.
— Арома-а-ат, — как малым детям пояснил Селиванов. — А. Ро. Мат.
— Точно! Аромат! Надо же как просто! Правда просто, Ника?
Для майора Мерина происшествие на улице 2-й Боткинский проезд оказалось нельзя как кстати: уже более двух недель прошло с момента отбытия любимой жены его, Вероники, на постоянное место жительства к своей матери, где она забаррикадировалась, не отвечала на телефонные звонки, не пускала к себе, даже Севку с собой забрала, что совсем уж невмоготу, а теперь… о-о-о, теперь совсем другое дело, теперь он начальник! Начальник следственной бригады! Бугор. Голова — что хочу, то и ворочу: сегодня в такой-то час будьте любезны явиться по такому-то адресу. А завтра — по такому-то. Телефон не отключать — служебная надобность! И попробуй не выполнить приказы! Так что майору Мерину этот оперативный выезд и всё с ним связанное представлялся чем-то вроде свадебного путешествия.
У подъезда дома № 3 по Боткинскому проезду стояли два милиционера и весьма для такого раннего часа солидная толпа любопытных: слух о недавних ночных выстрелах, видимо, давно гулял среди жильцов соседних домов, и вдруг такая удача — милиция стоит, никого из дома не выпускает, люди на работу опаздывают, а их не пускают.
— Позвонили в шесть с копейками. Нам тут минут пять езды… — милиционер с трудом поспевал за оперативниками.
— Кто позвонил?
— Соседка. Старая совсем. Я её в щёлку только видел. Поднялись, она дверь приоткрыла и р-р-раз на замок. Звоним в 22-ю — никого. Звоним ей, говорит: «Я звонила. Два раза стреляли». «Когда?» «В субботу. Звоню — молчит. Никто оттудова не выходит». Я говорю: «Откройте». «Не открою, — говорит. — Не имеете права». Старая совсем. Ну — Силыч наверх, мы вот с Петром внизу. Никого не выпускаем. Позвонили вам. Всё.
— А почему не выпускаете, если стреляли два дня назад?
Милиционер недоумённо пожал плечами:
— Не положено.
«Силыч» стоял на площадке между этажами по стойке «смирно».
Старушка выглядывала в приоткрытую на цепочку дверь.
Мерин обратился к «Силычу»:
— Вас как зовут?
— Силов Степан. — Он поднёс ладонь к форменной фуражке.
— Кто-нибудь из квартиры входил-выходил?
— Никак нет. Никто. Ни разу.
— А вас, простите, как зовут? — Мерин повернулся к дверной старушкиной щёлке.
— Матрёной Алексеевной, — шёпотом донеслось оттуда, — а вас?
— Меня Николаем. Мы вас позже побеспокоим, если позволите, а пока отдохните, ладно? — Он захлопнул дверь. — Найдите понятых.
«Силыч» понёсся вниз по лестнице.
— Тут на месяц работы. — Александров внимательно рассматривал замки на двери 22-й квартиры. — Серьёзно замуровались.
— Она, по-моему, на «собачке». Ткни посильнее.
Александров «ткнул». Дверь, действительно, легко поддалась.
По двору вслед за милиционером Силиным в расстёгнутом пальто бежала полная женщина, на ходу повязывая голову платком. За ней пытался поспеть небритый, заспанный мужчина.
— Двадцать вторая — это Гривин, Лёшка Гривин, вон его машина, — женщина тяжело дышала, подобные пробежки были ей явно не по возрасту. — Уезжал куда-то. Вчера вернулся. А что случилось-то?
— Сейчас узнаем. — Милиционер подозрительно на неё глянул. — А вы откуда знаете, что вчера?
— Так сосед ведь. Напротив окна. Он громкие песни любит. Вчера завёл.
Небритый мужчина остановился:
— Валь, может, ты одна? Тяжело мне.
Женщина потянула его за рукав:
— Пойдём, пойдём, Борь, пойдём. «Тяжело» ему. Ещё б после вчерашнего не тяжело. Товарищ милиционер говорит — надо. Пойдём.
И они, заметно сбавив скорость, пошли под ручку.
Мерин осмотрел квартиру: небольшая прихожая была заставлена нераспечатанными коробками, ящиками; на вешалке — дублёнка, на полу валялась меховая шапка; у стены беззвучно мелькал чёрными полосами экран телевизора. В ванной комнате, перегнувшись через бортик кафельного корыта, вниз головой по пояс в красной пенной жидкости лежал человек.