— Хорошо.
Химеранс вздохнул.
— Вы — удивительное явление, если мне позволительно так сказать, госпожа И'брек, — проговорил он. — Насколько я понимаю, вы очень умная, приятная и — для представителей вашего вида — привлекательная личность. Я, однако, не буду делать вид, что меня в вас заинтересовало что-то иное, кроме интаглинации, которую вы претерпели.
— Претерпела?
— Прошли? Я и в самом деле подыскивал правильное слово.
— Нет, вы были правы в первый раз: претерпела, — сказала она. — Впрочем, никакого выбора у меня не было.
— Верно.
— И что вы делаете с этими образами?
— Я их созерцаю. Они для меня — произведения искусства.
— У вас есть какие-нибудь, чтобы показать мне?
Химеранс подался вперед.
— Вы действительно хотите их увидеть? — Он, казалось, был искренно заинтересован.
— А время у нас есть?
— Несомненно!
— Так покажите.
Яркое трехмерное изображение вспыхнуло перед ней в воздухе. На нем был… нет, она не могла сказать, что это. Какой-то безумный вихрь линий, черных на желто-оранжевом фоне, умопомрачительно сложных, уровни предполагаемых деталей скрывались в складках пространства, недоступных для глаза.
— Это трехмерное изображение, которое можно получить со звездного полевого оконтуривателя, — сказал он. — Хотя горизонтальный масштаб и уменьшен, чтобы придать изображению слегка сферическую форму. На самом деле вид у них скорее такой. — Изображение внезапно растянулось, стало детализироваться, пока скопление темных линий, на которое она смотрела, не превратилось в одну линию, длиной около метра и толщиной не более миллиметра. Крохотный символ, похожий на микроскопическую коробочку со скошенными углами, видимо, показывал масштаб, хотя, поскольку она понятия не имела, каков на самом деле смысл этого значка, проку от ее соображений не было никакого. Линия уменьшающейся толщины находилась на фоне того, что было похоже на деталь звездной поверхности. Затем линия наливалась толщиной и снова превращалась в до нелепости сложное собрание линий.
— Показать, как это выглядит в четырехмерном пространстве, довольно затруднительно, — извиняющимся тоном сказал Химеранс. — Но это выглядит приблизительно так. — Она не поняла, что он сделал с изображением, но порадовалась тому, что сидит: изображение, казалось, рассыпалось на миллион срезов, ярких сечений, которые проносились мимо нее, как снежинки в метель. Она моргнула и отвернулась, чувствуя, что ее повело.
— Вам нехорошо? — озабоченным тоном спросил Химеранс. — Видимо, интенсивность слишком высока.
— Ничего, — ответила она. — И что же это такое?
— Исключительно изящный образец звездного полевого оконтуривателя; существа, которые обитают в магнитных линиях силы главным образом солнечных фотосфер.
— Эта штука была живой?
— Да. И надеюсь, жива до сих пор. Они живут очень долго.
Она посмотрела на старика, его лицо было подсвечено сиянием от изображения существа, которое состояло в основном из черных линий и каким-то образом умудрялось жить на солнечных поверхностях.
— А вы ее можете увидеть по-настоящему в четырех измерениях?
— Да, — ответил он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее. Голос его звучал гордо и одновременно застенчиво. Лицо засветилось, он, казалось, был полон энтузиазма и стал похож на шестилетнего мальчика.
— И как такое возможно?
— Потому что я на самом деле не человеческое существо, — сказал он ей все с той же улыбкой. — Я аватара корабля. На самом деле вы говорите с кораблем, который способен снимать и по достоинству оценивать четырехмерные изображения. Имя корабля, мое истинное имя — «Не тронь меня, я считаю». Прежде я целиком принадлежал Культуре, теперь я независимое судно, пребывающее в основном в пределах того, что иногда называется Отдаление. Я — бродяга, разведчик и иногда с удовольствием предлагаю услуги в качестве переводчика Культуры (облегчаю общение между совершенно непохожими видами и цивилизациями) всем, кто нуждается в такой помощи. И, как я уже сказал, еще я коллекционирую изображения тех, кто кажется мне самыми совершенными существами в тех местах, куда приводят меня мои странствия.
— А вы не могли снять мое изображение так, чтобы я не знала об этом?
— В практическом смысле — да. Нет ничего легче.
— Но вы сначала пожелали спросить моего разрешения.
— Сделать это в тайне от вас было бы грубо, бесчестно, разве вы так не считаете?
Она несколько мгновений смотрела на него.
— Наверно, — сказала она наконец. — Так. А будете вы показывать кому-нибудь это изображение?
— Нет. До сего дня, когда я показал вам звездный полевой оконтуриватель, никто не видел этих изображений. У меня их много. Хотите?..
— Нет, — сказала она, улыбаясь и поднимая руку. — Не надо. — Изображение исчезло, и комната снова погрузилась в сумрак.
— Даю вам слово, что в том невероятном случае, если я все же решу показать кому-то ваше изображение, я не сделаю этого без вашего ясно выраженного разрешения.
— В каждом отдельном случае?
— В каждом отдельном случае. И такое же предварительное условие применимо к…
— А если вы сделаете это, если вы снимите мое изображение, то я что-нибудь почувствую?
— Ничего.
— Ммм. — Продолжая обнимать себя за ноги, она опустила лицо на колени под халатом, коснулась языком мягкой материи, потом ухватила ее зубами — взяла в рот маленькую складочку.
Химеранс несколько мгновений наблюдал за ней, потом сказал:
— Ледедже, вы мне разрешите снять ваше изображение?
Она выплюнула изо рта складочку материала, подняла голову.
— Я уже спрашивала у вас: а что с этого буду иметь я?
— А что бы вы хотели?
— Заберите меня отсюда. Возьмите меня с собой. Помогите бежать. Спасите меня от этой жизни.
— Я не могу это сделать, Ледедже, извините. — В голосе его слышалось сожаление.
— Почему?
— Это имело бы последствия.
Она снова уронила голову. Уставилась на ковер у прикрытого жалюзи окна.
— Потому что Вепперс самый богатый человек на планете?
— Во всем Сичультианском Энаблементе. И самый влиятельный. — Химеранс вздохнул. — Так или иначе, есть пределы моим возможностям. У вас свои традиции здесь, в этом мире, в гегемонии, которую вы называете Энаблемент, ваши собственные правила, традиции, обычаи и законы. Считается неприемлемым вмешиваться в жизнь других сообществ, если только у вас нет достаточно веских оснований и согласованного стратегического плана. Как бы нам этого ни хотелось, мы не можем просто идти на поводу у наших собственных сентиментальных порывов. Мне искренно жаль, но, как это ни печально, то, что вы просите, вне моих возможностей.