– Вы хотели протестировать двенадцатую систему, но так, чтобы я об этом не знала. Я должна была поверить, что все происходит в реальности. Единственный способ склонить меня к сотрудничеству.
– Ты прошла тест?
– Да, я прошла тест.
Поворачиваюсь спиной к свету. Он стоит возле лестницы. Один. Лицо в тени, но я готова поклясться, что вижу яркие голубые глаза. Глаза птицы поблескивают в гробовой темноте.
– Не совсем, – говорит он.
Я нацеливаю винтовку между этими блестящими глазами и нажимаю на спусковой крючок. Холостые щелчки эхом звучат по всему уровню.
Щелк, щелк, щелк, щелк.
– Ты достигла такого уровня, Марика! – говорит Вош. – А теперь разочаровала меня. Ты должна была понимать, что винтовка не заряжена.
Я бросаю винтовку и отступаю, пока не упираюсь в стол. Хватаюсь за столешницу, чтобы сохранить равновесие.
– Задавай свой вопрос, – командует Вош.
– Что значит: не совсем?
– Тебе известен ответ.
Я подхватываю стол и швыряю в него. Он одной рукой отбивает стол. А я совершаю бросок с расстояния в шесть футов, бью его плечом в грудь и делаю захват. Мы летим с третьего уровня, приземляемся на втором. Доски под нами трещат. От удара я ослабляю хватку. Он длинными пальцами хватает меня за шею и отбрасывает на гору консервов. Меньше чем за секунду я пролетаю двадцать футов и снова оказываюсь на ногах, но он продолжает бить, он двигается с такой скоростью, что все его движения смазываются перед моими глазами.
– Бедолага-рекрут в душевой, – говорит он. – Медсестра на посту у палаты интенсивной терапии. Пилот, Бритва… Даже Клэр, бедная Клэр, она с самого начала была в проигрышном положении. Этого мало, это недостаточно. Чтобы действительно пройти тест, ты должна преодолеть то, чего нельзя преодолеть.
Он широко расставляет руки. Приглашение.
– Ты хотела, чтобы у тебя появилась такая возможность, Марика. Хорошо. Вот она.
79
Между нашей шахматной партией и тем, что происходит, есть небольшая разница. Он знает, как я думаю. Изучил мои сильные и слабые места. Предвидит мой следующий ход еще до того, как я его сделаю. Он четко оценил все мои травмы: запястье, ребра, лицо. Кровь струится из открывшейся раны на лбу, при нулевой температуре от нее идет пар, она стекает в рот, в глаза. Мир стал красным за этим кровавым занавесом.
После моего третьего падения он говорит:
– Достаточно. Вставай, Марика.
Я встаю. И он в четвертый раз сбивает меня с ног.
– Так ты перегрузишь систему, – предупреждает он.
Я стою на карачках и тупо смотрю, как кровь капает с моего лица на пол.
– Она может отказать. Если это произойдет, твои раны станут смертельными.
Я кричу. Крик идет с самого дна моей души – это вой семи миллиардов уничтоженных людей. Он эхом разносится в пустом помещении.
А потом я снова встаю на ноги. В последний раз. Даже усиленные системой, мои глаза не успевают за движением его кулаков. Они как квантовые частицы; они и не здесь, и не там. Невозможно зафиксировать, невозможно предугадать. Он швыряет мое обессилевшее тело со второго уровня на бетонный пол первого. Кажется, я падаю целую вечность, падаю во мрак, куда была погружена Вселенная еще до начала времен. Я переворачиваюсь на живот и пытаюсь встать. Он ставит ботинок мне на шею и придавливает к полу:
– Каков же ответ, Марика?
Я наконец поняла его вопрос. Поняла: ему не нужен наш ответ на их проблему. И никогда не был нужен. Ему нужен их ответ на нашу проблему.
И я говорю:
– Ничто. Ответ – ничто. Их здесь нет. Их здесь никогда не было.
– Кого? Кого здесь нет?
Мой рот заполняется кровью. Я глотаю и говорю:
– Риск…
– Да. Очень хорошо. Риск – ключ к разгадке.
– Их здесь нет. Нет существ, которых поместили в тела людей. Ни в ком из людей нет чужого сознания. Все из-за риска. Риск. Риск неприемлем. Это… программа, бредовая конструкция. Ее поместили в их разум еще до их рождения и включили, когда они достигли переходного возраста. Обман, все обман. Они люди. Усиленные, но люди… Как я.
– И я? Если ты человек, то кто я?
– Я не знаю. Оператор. Руководитель. Не знаю. Тот, кого выбрали, чтобы… Я не знаю! Не знаю!
– Я человек?
– Не знаю!
Я действительно не знала. Мы подошли к тому месту, куда я не могла войти. К тому месту, откуда я не могла вернуться. Надо мной его ботинок. Подо мной бездна.
– Но если ты человек…
– Да. Договаривай. Если я человек, то что?
Я тону в крови. Не в своей. Это кровь миллиардов умерших до меня. Бесконечное море крови окружает со всех сторон, тянет на дно, куда не проникает свет.
– Если ты человек, то нет надежды.
80
Он поднимает меня с пола. Относит на койку и осторожно укладывает.
– Тебя погнули, но не сломали. Прежде чем выковать меч, сталь делают мягкой. Ты меч, Марика. Я кузнец, а ты меч.
Он берет мое лицо в ладони. Его глаза сверкают, как у сумасшедшего уличного проповедника, только в руках этого безумца судьба всего мира.
Он проводит большим пальцем по моей окровавленной щеке:
– А теперь отдохни, Марика. Ты здесь в безопасности. В абсолютной безопасности. Я оставлю с тобой его. Он о тебе позаботится.
Бритва. Мне этого не вынести. Я трясу головой:
– Не надо. Пожалуйста. Прошу, не надо.
– Неделя или две, и ты будешь готова.
Он ждет, когда я задам этот вопрос. Он очень доволен собой. Или мной. Или тем, чего он достиг со мной. Я ни о чем не спрашиваю.
И тогда он уходит.
Спустя некоторое время я слышу, как за ним прилетает вертолет. А потом появляется Бритва – румяный, как будто в рот ему затолкали алое яблоко и оно просвечивает сквозь его нежную кожу. Он ничего не говорит. Я ничего не говорю. Он умывает меня теплой мыльной водой. Перевязывает раны. Заматывает бинтами сломанные ребра. Накладывает шину на запястье. Он не предлагает воду, хотя наверняка знает, что я хочу пить. Он ставит капельницу с физраствором. Потом отходит и опускается на складной стул возле открытой двери. Сидит там в зимней парке, как в коконе, с винтовкой на коленях. Когда солнце прячется за горизонт, он зажигает керосиновую лампу и ставит на пол. Лампа озаряет снизу его лицо, но глаз я не вижу.
– Где Чашка? – Мой голос эхом разлетается по просторному помещению.
Он не отвечает.
– У меня есть теория, – говорю я. – Про крыс. Хочешь послушать?