Чеченский угол - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Тарасевич cтр.№ 8

Сейчас – Лена поняла это по заспанным, сфокусировавшимся на люстре голубым глазам брата – в его памяти тихо, нет танков. Он не помнит о своей мечте стать художником, и поэтому не мучается, что обрубками рук нельзя взять кисть.

– Это клубника. Будет вкусно, открой рот, пожалуйста, – прошептала она.

– Клуб-бника, – затолкав ягоду за щеку, повторил брат.

Его легкое заикание также не проходило.

…Мамы в семье Плотниковых не было. То есть где-то она, конечно, существовала, в детских воспоминаниях задержался ее едва различимый, но громко кричащий силуэт. Однако сколько себя Лена помнила – рядом всегда возникали двое ее мужчин: папа, огромный, в военной форме, поверх которой порой оказывался фартук, и брат, белокурый, очень тихий, с карандашами и альбомом. Лена отбирала у него машинки и солдатиков. Нет, отбирала – не то слово. Она их брала, а Юра, сопящий над своими картинками, этого не замечал.

Папа вздыхал:

– Природа перепутала вас полами.

Повзрослев, Лена поняла, о чем это отец. О том, что вроде как Юра – старший брат, а заступиться за нее перед обидчиками некому. И за ним самим глаз да глаз нужен – иначе уйдет в школу в грязной рубашке, забудет бросить в сумку приготовленные бутерброды.

Его поступление в художественную академию считалось в семье чем-то само собой разумеющимся. Это Лена, нацелившаяся в школу милиции, переживала: конкурс большой, экзамены сложные. А уж Юрка, с его персональными выставками и лестными отзывами, поступит как миленький.

Муза посетила брата аккурат накануне первого вступительного экзамена. Он простоял за мольбертом всю ночь и потом полдня катался в метро, пока чьи-то внушительные телеса не смяли его сон.

Потом Юру призвали в армию, и следующей зимой от него осталось все это – культи рук, разодранные внутренности, сумрак рассудка…

… – Лен-на, а где папа?

Она машинально сжала находившуюся в пальцах ягоду, красный сок брызнул на простыню.

– Он ум-мер?

– Что ты, Юрочка, конечно же, нет, – Лена старалась говорить спокойно и уверенно. – Он скоро придет, – а сама все рылась в бельевом шкафу. Господи! Где же эта простыня, только бы заменить, скорее, чтобы не понял, не вспомнил. – Он на работе!

Брат поднял свои обрубочки, опустил их на свежее покрывало, отвернулся к окну.

«Пронесло», – подумала Лена и на цыпочках вышла из комнаты.

За ложь во спасение не стыдно. Юре ни к чему знать, что Чечня проглотила и отца. Или не Чечня? Папу накрыло российской же артиллерией, и, борясь с тошнотой, Лена раздолбала полученный в Ростовской лаборатории даже не гроб – запаянный ящичек. Там лежали обугленные кости. Папины кости.

Лена зажала ладонью рот, сдерживая рвущийся крик. Нельзя. Кричать нельзя, плакать нельзя. Только вот жить со всем этим, получается, можно. Надо.

Лика Вронская все рассчитала правильно: обдурить редактора проще пареной репы. Всех дел-то: появиться в кондиционированой прохладе кабинета с глубокомысленной фразой:

– Андрей Иванович, поступила кое-какая любопытная информация. Надо во всем как следует разобраться. Мне нужен месяц для проведения журналистского расследования. Я чувствую: это будет бомба…

Два метра брутальной красоты начальника собрали складочки на лбу, изображая активную мыслительную деятельность.

«Сейчас начнет выяснять подробности. А что я ему скажу? Что привезу эксклюзив из Чечни?» – забеспокоилась Лика, забираясь на подоконник. Целью данного стратегического маневра являлось созерцание заставки на мониторе. Андрей Иванович имел обыкновение вывешивать на рабочий стол фото очередной пассии. Пассии обладали исключительными модельными данными, и Лика различала их по масти. Ого, на личном фронте шефа без перемен: уже вторую неделю любуется на ту же брюнетку.

– Я думаю, – заявил Красноперов после того, как стиральная доска на лбу разгладилась, – что трех недель более чем достаточно. Ты у нас барышня шустрая!

Соскользнув с наблюдательного пункта, Лика для виду еще поломалась:

– Постараюсь, Андрей Иванович, хотя, вы же знаете, ненавижу халтурить и торопиться.

– Торопись, но не халтурь, – посоветовал шеф. И добавил свое любимое: – Старайся, Лика.

Она с готовностью пообещала:

– Буду. Буду стараться.

И ведь не соврала: действительно, будет. Стараться понять и выжить. А в оболочку слов каждый всегда вкладывает свой смысл.

С романом для издательства дело обстояло сложнее. Он дописывался в жуткой спешке, в режиме нон-стоп и под завывания голодного бой-френда. Поэтому тема любви сообщника обольстительной убийцы получилась бледноватой и особого восторга у Вронской не вызвала. Но переписывать не было ни времени, ни сил, и Лика решила: «Вернут на доработку, так вернут. Переделаю. Проблемы надо решать по мере их поступления».

Наскоро вычитав текст, она свела все главки в один файл и застряла на процессе архивации. Вот так всегда – ведь уже столько раз выполняла эту процедуру, а упрямая книжка никак не желает паковаться.

– Эх ты, горе мое, – чуткое ухо бой-френда уловило сдержанные чертыхания, и он спешно прибыл на помощь. – Это же так просто.

Лика проследила за движениями его пальцев:

– Я нажимала на те же клавиши!

– Значит, плохо нажимала. Кстати, у меня новость.

– Хорошая?

Паша поправил очки и пожал плечами:

– Видимо, да. Я уезжаю в Штаты, в Силиконовую долину. Кормить меня не придется минимум полтора месяца.

Светлая спаленка с примостившимся на столике в углу ноутбуком потемнела, контуры мебели смазали набежавшие на глаза слезы.

Лика обняла присевшего на кровать бой-френда, убеждая себя: радоваться надо по поводу его отъезда, не придется выдумывать малоправдоподобных объяснений. Только дождь слез, заливавший щеки, не принимал никаких аргументов.

– Горе мое, мне обещали хорошо заплатить, – виновато пробормотал Паша. – Я уже согласился.

Не отрываться бы от его пьянящих губ, они как наваждение, как жизнь, не отдать, не расстаться…

– Все будет хорошо, – успела сказать Лика перед тем, как майка и шортики спикировали на макушку торшера.

Вряд ли Паша ее уже слышал…

Вечер просочился в ночь нежно и незаметно, и сквозь сон было так сладко чувствовать: лавина любви накрывает с головой, и счастье совсем рядом, близко, ближе не бывает.

Спросонья не разглядеть жаркой Москвы со шмыгающими по уличным венам автомобилями.

До первой чашки кофе Лика всегда бродила по квартире, как сомнамбула, и каждый дверной косяк по утрам норовил посадить синяк на коленку. Но то, что Паши в Москве уже нет, Лика не сомневалась. В голове шевельнулось предательское предположение: «А если мы больше не увидимся?»