Полторы минуты славы - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Гончаренко cтр.№ 68

Через несколько минут Катерина собралась с мыслями.

— Вы, Николай, должны быть рядом со мной в эту минуту, — решила она. — Ваша мощная энергетика позволит мне справиться с потрясением. Да, то, что мне говорили о вас, — правда. Вы можете все! Мой экстрасенс с его глобусом ни черта не чувствует. Он уверял, что Федя покойник, а вы никогда, никогда, никогда с этим не соглашались. У вас дар. Дар от Бога. Если б вы сосредоточились на ясновидении, вы обрели бы мировую славу!

— При чем тут ясновидение? — стал отбиваться от мировой славы скромный Самоваров. — Мне случай помог.

— Случай? Пусть случай. Нет ничего важнее, загадочнее и могущественнее случая. Никто не знает, какие страшные силы скрываются за этим легкомысленным словом.

Катерина говорила волнующе, неотразимо, как умеют только актеры, и в конце концов назначила Самоварову встречу в пол-одиннадцатого утра, у четвертой колонны областной психбольницы.

— Не пойду, — решил Самоваров.

— А по-моему, ты просто обязан пойти, — сказала ему Настя, задумчиво расчесывая свои длинные волосы.

Она смотрела в зеркало на свое отражение и сквозь него видела всевозможные чудеса жизни. Она очень часто писала автопортреты — не из восхищения собой, а из-за того, что собственное лицо куда изученнее, послушнее и необидчивее всех прочих.

— Я лучше на работу пойду, — отозвался Самоваров. — У меня полно своих забот.

— И все-таки в пол-одиннадцатого ты будешь у психбольницы, — улыбнулась через плечо Настя. — Ведь тебе самому интересно, Карасевич или нет этот помещик Иванов. Так ведь? Я уверена, это он, а вычислил его ты. Больше никто бы не смог! Галанкину жалко: она хотела труп, а получит сумасшедшего. Ее надо поддержать морально. Ну а главное, если ты не пойдешь, не сможешь рассказать мне, как все было.

И вот в назначенное время Самоваров и Катерина сидели в прохладном кабинете главврача Вениамина Борисовича Сачкова.

Сачков и доктор Низамутдинова, лечащий врач больного, известного как Иванов, терпеливо слушали рассказ Катерины. Исчезновение Феди, напрасные поиски в моргах и вытрезвителях, бессилие милиции она описала по-актерски сочно и убедительно. Когда же дело дошло до поисков режиссера с помощью глобуса и политической карты мира, в глазах врачей вспыхнул живой профессиональный интерес.

Заметив это, Самоваров перевел речь на творчество Чехова. Катерина по книжке зачитала несколько фрагментов пьесы «Иванов». Затем она протянула врачам последние по времени фотографии Карасевича, захваченные по настоянию Самоварова.

— Гм, — только и сказал Вениамин Борисович, взирая на снимки.

Фотографировали Федю для городского глянцевого журнала «Персона грата». На снимках Федя приветливо улыбался. Его левая щека, ухо и боковая грань значительного носа освещались ярко-рыжим пламенем камина. За Фединой спиной золотились завитки огромного кресла, в котором обычно позировали для печати деятели искусств и прочие важные персоны.

Кресло это Самоваров знал как родное — оно стояло в Зеленой гостиной областного музея, и он собственноручно его золотил. Федя отлично вписывался в интерьер генерал-губернаторской гостиной. Как всегда, на этих снимках он был недобрит, недочесан, его одежда выглядела мятой, несвежей и будто подношенной прежде кем-то другим. Но все-таки печать незаурядности проступала на его волевом лице.

— Гм, — повторил Вениамин Борисович и поднял на Катерину свои усталые глаза.

Доктор Низамутдинова в своих выводах была куда категоричнее.

— Да он это, Вениамин Борисович, посмотрите! — воскликнула она. — И бородавка возле уха, и другие антропометрические данные… Чего гадать: давайте проводим родных к палате, пусть посмотрят на больного вживую. Он сейчас как раз отдыхает. Тут уж ошибки не будет — родные сразу узнают, он ли это.

Самоваров, внезапно угодивший в родственники Карасевича, смутился. Он никак не мог опознать, тем более безошибочно, человека, которого никогда в жизни не видел. Но большая горячая рука Катерины обвивала его предплечье все время, пока шел разговор с врачами. Подпитывал ли он сам Катерину своей несказанной энергетикой, он не знал. Зато Катеринина рука жгла и припекала его, как горячее влажное полотенце, и сообщала тревожность переживаемому моменту. Избавиться от нее не было никаких приличных способов.

Так, рука об руку, и двинулись они за доктором Низамутдиновой по больничному коридору, потом по лестнице и снова по коридору.

Остановились перед какой-то белой дверью, одной из многих.

— Он тут, — шепнула доктор, приоткрыв дверь. — Поглядите на него, но ни в коем случае не входите и не привлекайте его внимания.

Они заглянули в щель. В двухместной палате кто-то лежал на одной из кроватей, свернувшись калачиком под одеялом ангельского сиреневого цвета. Но это был не Федя. Федя не спал. Он стоял посреди палаты и смотрел в окно.

Самоваров прежде никогда не встречал режиссера Карасевича. Но почему-то сразу узнал жесткую стерню черных волос и длинные ноги-палки Петра Первого. Больницы Нетска давно уже не получали казенных халатов и пижам. Больные одевались во все свое, иногда очень элегантно. Только неимущие, бомжи и беспамятные получали одежку из фондов гуманитарной помощи. Федя именно как беспамятный был облачен во фланелевые бермуды и серую растянутую майку с эмблемой неизвестного гольф-клуба (эти наряды некогда принадлежали какому-то сердобольному шведу и с сорока килограммами других его обносков были переправлены в клиники стран третьего мира).

Увидев Федю, Катерина вздрогнула. Она вонзила ногти в уже и без того нагретую и измученную руку Самоварова.

— Здравствуйте, Иванóв, — спокойно и невыразительно сказала доктор Низамутдинова, входя в палату.

Федя обернулся. Никакого сомнения не оставалось, что это он — тот самый человек с фотографии, что восседал в золоченом кресле у камина, громоздил творческие планы, всеми был любим. Это в его глазу тлела живая оранжевая искра, это его улыбка осчастливливала, и голос рокотал, лез в душу, убеждал, распахивал сердца и кошельки. Федор Карасевич — собственной персоной!

— А, это ты, Аня! — ответил он Низамутдиновой по-чеховски мягко.

У Катерины сперло дыхание и запел, затрещал в памяти вечный чеховский чахоточный сверчок.

— Зачем ты тут? — продолжал Карасевич. — Поди приляг. Немножко жестоко это говорить, но лучше сказать… Когда меня мучает тоска, я… я начинаю тебя не любить. Не спрашивай, отчего это. Я сам не знаю. Клянусь, не знаю!.. Тебе вредно выходить, тут слишком сыро. Поди!

— Я не Аня, — скрипучим неподкупным голосом возразила доктор Низамутдинова. — Меня зовут Алла Ахатовна. Сейчас совсем не сыро, температура воздуха плюс двадцать восемь — двадцать девять градусов.

Еще в коридоре Низамутдинова велела Катерине и ее спутнику только со стороны поглядеть на предполагаемого Федю. Появление жены и родственника Самоварова может напугать больного и вызвать нервный срыв. Если Катерина мужа опознает, то в специально отведенном помещении, в присутствии медиков будет организована встреча. Возможно, Федя сразу вспомнит близких. Возможно, нет. Тогда понадобится длительная, кропотливая работа.