Западня для Золушки - читать онлайн книгу. Автор: Себастьян Жапризо cтр.№ 8

— Я раньше курила?

— Вставай, — сказала Жанна. — Пойдем пройдемся. Захвати яблоко. И вытри глаза.

В комнате с низким потолком, на кровати, которой хватило бы на четыре таких иссохших Мишели, Жанна надела на меня толстый свитер с воротником под горло, мое замшевое пальто и повязала зеленый платок.

Взяв мою руку в перчатке в свою, она повела меня сквозь анфиладу безлюдных комнат к выложенному мрамором вестибюлю, где гулко отдавались наши шаги. Мы вышли в сад с голыми черными деревьями, и там она усадила меня в машину, на которой мы приехали сюда днем.

— В десять часов я уложу тебя в постель. Но перед тем хочу тебе кое-что показать. Через несколько дней ты будешь водить машину сама.

— Скажи мне еще раз имя той девушки.

— Доменика Лои. Все звали ее До. Когда вы были маленькие, была еще одна девочка — она уже давно умерла, от суставного ревматизма или чего-то в этом роде. Вас называли кузинами, потому что вы были одних лет. Ту девочку звали Анжеля. Вы все трое были итальянского происхождения. Ми, До, Ля. Понимаешь теперь, откуда взялось прозвище твоей тетки?

Жанна вела машину на большой скорости по широким освещенным проспектам.

— По-настоящему твою тетку звали Сандра Рафферми. Она была сестрой твоей матери.

— А когда умерла мама?

— Тебе было лет восемь или девять, точно не знаю. Тебя отдали в пансион. Четыре года спустя твоя тетка добилась, чтобы ей разрешили взять тебя к себе. Рано или поздно ты узнаешь: в молодости она занималась мало почтенным ремеслом. Но потом стала настоящей дамой, разбогатела. Туфли, которые сейчас на тебе и на мне, изготовлены на фабриках твоей тетки.

Положив мне на колено руку, она сказал:

— Если хочешь — на твоих фабриках, ведь Рафферми-то умерла.

— Ты не любила мою тетю?

— Не знаю, — ответила Жанна. — Я люблю тебя. Остальное мне безразлично. Когда я начала работать на Рафферми, мне было восемнадцать. Я была каблучницей в одной из ее мастерских, во Флоренции. Я была одна и зарабатывала на жизнь как умела. Было это в сорок втором году. Однажды она явилась туда, и первое, что я от нее получила, была оплеуха, которую я ей тут же вернула. Она забрала меня с собой. Последним ее подарком тоже была оплеуха, но эту я не вернула. Это было в нынешнем году, в мае, за неделю до ее смерти. Она уже несколько месяцев жила в ожидании смерти, и это не делало ее привлекательнее для тех, кто ее окружал.

— А я любила свою тетю?

— Нет.

Какое-то время я молчала, тщетно пытаясь вызвать в памяти лицо, виденное на снимках, — старуху в пенсне, сидящую в кресле-каталке.

— А Доменику Лои я любила?

— Кто ж ее не любил? — отозвалась Жанна.

— А тебя?

Она повернулась ко мне, и я увидела ее взгляд, подсвеченный проносящимися мимо фонарями. Энергично пожав плечами, она сухо ответила, что мы скоро приедем. Внезапно мне стало больно — так больно, как если бы я поранилась, — и я взяла ее за руку. Машина вильнула. Я попросила у нее прощения, и она наверняка решила, что это за то, что я дернула руль.

Жанна показала мне Триумфальную арку, площадь Согласия, дворец Тюильри, Сену. За площадью Мобера мы остановились на улочке, спускавшейся к реке, перед гостиницей, освещенной неоновой вывеской: «Гостиница Виктория».

Мы остались в машине. Она попросила меня взглянуть на гостиницу и убедилась, что здание не пробуждает во мне никаких воспоминаний.

— Что это? — спросила я.

— Ты частенько сюда приезжала. В этой гостинице жила До.

— Давай вернемся, прошу тебя.

Вздохнув, она сказала «да» и поцеловала меня в висок. На обратном пути я притворилась, что снова уснула, положив голову ей на колени.

Она раздела меня, поставила под душ, растерла большим полотенцем, протянула пару хлопчатобумажных перчаток, чтобы я сменила намокшие.

Мы сели на край ванны: она — одетая, я — в ночной сорочке. В конце концов это она сняла с меня перчатки, и я, едва увидев свои руки, отвела взгляд.

Она уложила меня в большую постель, подоткнула одеяло, потушила лампу. Ровно в десять, как и обещала. С тех пор как она увидела на моем теле следы ожогов, лицо ее приобрело какое-то странное выражение. Мне она сказала лишь, что следов этих осталось не так много — одно пятно на спине, два на ногах — и что я похудела. Я чувствовала, что она старается держаться естественно, но признает меня все меньше и меньше.

— Не оставляй меня одну. Я отвыкла от этого, мне страшно.

Она села рядом со мной и побыла так немного. Я уснула, уткнувшись ртом в ее ладонь. Она ничего не говорила. И уже в самую последнюю долю секунды перед тем как заснуть, на краю зыбкой грани беспамятства, когда все вокруг нереально, когда все возможно, мне в голову впервые пришла мысль, что вне рассказов Жанны я — ничто. Достаточно Жанне солгать, и я стану ложью.

— Я хочу, чтобы ты мне наконец объяснила. Мне неделями твердят: «Потом, потом!» Вчера ты сказала, что я не любила свою тетю. Объясни, почему.

— Потому что она была неприветлива.

— Со мной?

— Со всеми.

— Но раз она взяла меня к себе в тринадцать лет, то должна была меня любить.

— Я не сказала, что она тебя не любила. И потом, это ей льстило. Тебе не понять. Любила — не любила, ты судишь по одному этому!

— Почему Доменика Лои с февраля была со мной?

— В феврале ты ее встретила. И только гораздо позже она стала следовать за тобой. А вот почему — это было известно тебе одной! Что я, по-твоему, должна тебе сказать? Каждые три дня у тебя появлялось новое увлечение: машина, собака, американский поэт, Доменика Лои — все это были глупости из одного ряда. В восемнадцать лет я отыскала тебя в одной гостинице Женевы с каким-то мелким конторским служащим. В двадцать — в другой гостинице с Доменикой Лои.

— Чем она была для меня?

— Рабыней, как все прочие.

— Как ты?

— Как я.

— И что произошло?

— Да ничего. Что, по-твоему, должно было произойти? Ты швырнула мне в голову чемодан, потом вазу, за которую мне пришлось довольно дорого заплатить, и уехала со своей рабыней.

— Где это все было?

— В резиденции «Вашингтон» на улице Лорда Байрона, четвертый этаж, номер четырнадцатый.

— Куда я поехала?

— Понятия не имею. Я этим не занималась. Твоя тетка ждала только тебя, чтобы отдать Богу душу. Вернувшись к ней, я получила свою вторую оплеуху за восемнадцать лет. Спустя неделю она умерла.

— Я так и не приехала?

— Нет. Не скажу, что я ничего о тебе не слышала, — ты делала достаточно глупостей, чтобы о тебе говорили, — но мне ты месяц не давала о себе знать. То есть приблизительно столько времени, сколько тебе потребовалось, чтобы ощутить нехватку денег. И наделать столько долгов, чтобы даже твои альфонсики перестали тебе верить. Я получила телеграмму во Флоренции: «Прости, несчастна, денег, целую тебя тысячу раз повсюду, лоб, глаза, нос, губы, обе руки, ноги, будь великодушна, я рыдаю, твоя Ми». Клянусь, текст был слово в слово такой, я покажу тебе телеграмму.