Белый лебедь - читать онлайн книгу. Автор: Линда Френсис Ли cтр.№ 16

Ее старомодная шляпка все так же сидела у нее на голове, когда она вошла в библиотеку, стиснув в руках ридикюль, словно опасалась, что кто-то «из этих» его украдет.

— Ax! — воскликнул Генри со своего любимого дивана, стоявшего в углу. — Вот и наша дорогая мисс Хан! Можно мы для краткости будем называть вас Чингис?

Диндра одобрительно рассмеялась, оторвавшись от созерцания своих наманикюренных ногтей, и ее мерцающее платье зашелестело, когда она спустила ноги с кресла.

— Генри, ты иногда бываешь умным до невероятности! — Даже Маргарет отвернулась, пряча улыбку. Губы мисс Пруитт съежились, как сухой чернослив, глаза недобро прищурились. Но тут же сердито распахнулись, потому что в открытое окно вдруг влетел легкий ветерок и перемешал ее бумаги, лежащие на письменном столе.

— Ах, что вы наделали! — в гневе закричала она, бросаясь к окну и плотно закрывая створки.

— А это важные бумаги? — равнодушно спросил Генри, подбирая с полу какой-то листок и всматриваясь в него. — «Мистер Джеймс Лэмпман, до того проживавший в доме номер 212 по Маунт-Вернон-стрит, а ныне в доме номер 155 по Хантингтон-авеню, желает вчинить иск по поводу убытков, которые причинил ему некий Пол Редман, погубив его репутацию и его дело…»

Секретарша выхватила у него из рук листок с такой яростью, что чуть не разорвала его пополам.

— Это частные документы! — рявкнула она. — А — теперь вон отсюда! Вон! Вон! Это моя контора!

Она попыталась выгнать их из комнаты, не Маргарет не желала уходить.

— Вы не можете нас выгнать. Нашей Софи нужно играть.

Музыка была такой же неотъемлемой частью жизни Софи, как и дыхание. Если она не держала виолончель в руках, она в мыслях проигрывала мелодию. Она прорабатывала отдельные куски независимо от того, чем была занята, машинально, просто по привычке.

— Пусть она играет где-нибудь в другом месте, — непреклонно заявила мисс Пруитт. — Если тот шум, что я слышала, называется музыкой. — И она в упор посмотрела на Софи, которая внимательно прислушивалась к этой перепалке. — Я не уверена, что «Гнездышко любви» стоит внимания взрослого человека.

Софи сначала удивилась, потом рассмеялась. Мисс Пруитт была остроумна. Улыбаясь, Софи поднялась со стула и отдала инструмент Генри.

— А вы, мисс Пруитт, скажите это всем, кто платит хорошие деньги, чтобы посмотреть, как я играю. Секретарша ехидно взглянула на нее.

— Разумеется, мужчины платят, чтобы посмотреть на то, что вы делаете.

В комнате повисла тишина. Софи и мисс Пруитт сверлили друг друга взглядами. Генри, Диндра и Маргарет не сводили глаз с них обеих.

Наконец Софи рассмеялась.

— Пошли, детки. Когда эта женщина права, она права. Мужчины, которые бывают на моих выступлениях, в большинстве своем не отличают Бетховена от бостонских жареных бобов.

Диндра и Генри, обменявшись вопросительными взглядами, вышли из комнаты вслед за Софи.

Софи хоть и смеялась, но слова секретарши ее задели. Долгие годы, исполняя для публики популярные произведения, она мечтала о Бахе.

Если бы она попыталась, на самом деле попыталась, получилось бы у нее? Сумела бы она исполнять сюиты Баха для виолончели и тронуть сердца публики? Софи захотелось побыть одной, и она прошла в кабинет — точнее, в контору Грейсона, — резко захлопнув за собой дверь. В то утро Грейсон был в суде, и его ждали только к вечеру.

Она села на стул у письменного стола, так напоминающий стул, на котором сиживал ее отец, когда она была ребенком. Но этот стул был новый, другой. Как и множество вещей в ее жизни и в ее доме.

С одной стороны, ей хотелось сесть на ближайший пароход, идущий во Францию, и никогда больше сюда не возвращаться. Но это неосуществимо. У нее нет денег. А посему ей придется сидеть здесь, пока не придет аванс за июньские концерты в Париже.

Она вскочила со стула и подошла к окну. На ней было простое синее платье с длинными узкими рукавами. Но несмотря на солнце, ее почему-то бил озноб, и она обхватила себя руками, чтобы согреться.

— Вы замерзли?

Она круто повернулась и увидела Грейсона в темном костюме и жилете, из-под которых виднелась белая рубашка с накрахмаленным воротником. Неужели она каждый раз будет бледнеть и съеживаться, стоит ей лишь его увидеть? Неужели она никогда не привыкнет к его красивому точеному лицу? К его росту, его глазам? К небрежной легкости, под которой скрываются мощь и сила? К тому впечатлению, которое он производит на нее?

Она выбежала бы за дверь, если бы он не преградил ей дорогу. И потом, ей не хотелось казаться трусихой.

Изо всех сил стараясь держаться независимо, она подошла к его письменному столу и села на его стул, закинув ногу на ногу и покачивая изящной ножкой в отчаянной попытке казаться спокойной, в то время как сердце у нее в груди стучало как молоток.

— Вовсе нет. А мы думали, что вы ушли надолго. — Грейсон вошел в комнату, сел на стул рядом с Софи, словно она была адвокатом, а он клиентом, откинулся назад, скрестил ноги и внимательно посмотрел на нее.

— Судебная сессия отложена. И кстати, нам давно пора поговорить.

Час пробил. Вот оно. Сейчас он ей прикажет собирать веши и перебираться в отель. Она растерялась. Что ему ответить? Куда им деваться? Как они доживут до мая?

Софи взяла со стола ручку, чтобы унять дрожь в руках.

— Конечно, поговорить нам нужно. Но сначала скажите: вы видели цветы? — Все, что угодно, лишь бы оттянуть неизбежное.

Мгновение он молчал, потом оглянулся на холл.

— Их невозможно не увидеть. Для чего они? — Ручка нарисовала в воздухе плавную линию.

— Для меня, — объяснила Софи. — Там цветы и конфеты. Безделушки и побрякушки. Не говоря уже о десятках приглашений.

— По поводу чего?

Она взглянула на него, и уголки ее губ приподнялись в улыбке.

— По поводу моего возвращения домой. Распространились слухи, что блудная дочь вернулась в Бостон. Он вынул ручку у нее из пальцев и отложил в сторону.

— Вряд ли вас можно назвать блудной дочерью. — Она откинулась назад, закусив губу и поглаживая пальцы, к которым он нечаянно прикоснулся.

— А как меня назвали бы вы?

Он обогнул стол и встал рядом с ней, прислонившись к столу. Пульс ее зачастил, и чтобы он этого не заметил, она вжалась в спинку стула. Но он только молча смотрел на нее; просто смотрел, и смятение ее нарастало.

Странная нежность смягчила выражение его темных глаз.

— Я бы назвал вас сложной.

Она презрительно фыркнула — пожалуй, слишком громко.

— Я простая девушка, и ничего больше.

Она встала, чтобы уйти. Но когда она встала, стул не отодвинулся, и она оказалась так близко от Грейсона, что стоило ей чуть шевельнуться, и их тела соприкоснулись бы.