– Еще что-нибудь желаете, ваша честь?
Уэбб, слишком гордый, чтобы сидеть и ждать, вышел из кофейни. Он пришел сюда не за пищей, а за судебными сплетнями.
Путь в контору проходил по Стрэнду мимо лавки, в которой продавались парики для адвокатов. Увидев парики, выставленные в витрине, он снова подумал о том, как несправедлива жизнь. Если бы его родители были благородного происхождения, сейчас он мог бы стать адвокатом – возможно, даже судьей. Но он был выходцем из низов, а таких в его среде не замечали. К тому же он был слишком беден и не мог позволить себе получить образование. Он никогда не получит заветный парик и шелковую мантию.
Однако, став поверенным, он добился гораздо большего, чем можно было ожидать от сына актера. Его отец умер молодым. Мать не добилась успеха на сцене. В детстве Дэниел помогал им, как мог, чистя карманы на ярмарке Бартоломью. Обнаружив, что его обошли при дележе добычи, он отомстил своему обидчику и перекупщику и донес на них. Обоих судили, приговорили и сослали на каторгу. И вот тогда-то его поразили сила и эффективность закона.
В конце концов, его матери улыбнулась удача. Ее пригласил королевский театр «Друри-Лейн», и вскоре она обзавелась щедрым и влиятельным покровителем, который обеспечил ее, дал ей крышу над головой и устроил юного Дэниела в знаменитую школу «синих курток».
Рядом с его конторой на Стенхоп-стрит стоял новоиспеченный поверенный, который показал, на что он способен, в недавнем уголовном деле. Шоу был именно тем человеком, кто был ему нужен.
– Какая удача, что ты здесь! – воскликнул он, покровительственно улыбаясь молодому человеку.
– Отдай свои бумаги кому-нибудь еще, – отрезал Шоу. – Я слишком часто пачкал руки твоей грязной работой, Уэбб. Кроме того, ты мне задолжал.
– Но ведь тебе заплатили!
От гнева Шоу на мгновение лишился дара речи.
– Ты обещал мне премию, если присяжные оправдают твоего клиента. Что они и сделали, хотя он и не заслужил этого.
– Разве? У них не было улик. Прокурор не смог представить ни одного свидетеля, заслуживающего доверия. И наш плут лгал очень убедительно; в Олд-Бейли он устроил настоящий спектакль.
– Полагаю, ты еще не убедил своего достопочтенного лжесвидетеля поделиться своей нечестной прибылью? Сколько времени потребуется, чтобы переплавить такую массу предметов из чистого серебра с гербом владельца на них? Кража – это преступление, Уэбб. Четырнадцать лет в Новом Южном Уэльсе помогли бы ему понять, что хорошо, а что – плохо.
Уэбб посмотрел сверху вниз на молодого сердитого парня. Он вынул кошелек и, достав оттуда пятифунтовую банкноту, протянул ее Шоу.
– Заходи внутрь и внимательно слушай. У меня есть что тебе рассказать. Весьма интригующий случай – дворянин, арестованный за долги.
– Ты сам привел бейлифов к его дому, как и в деле Димсуорти? – спросил Шоу презрительно.
– Давай не будем больше говорить об этом.
– Пусть лучше у меня вообще не будет дел, нежели я возьму еще хоть одно твое дело.
– Если ты откажешься помочь мне в деле Баллакрейна, больше не получишь от меня ни пенни, – твердо произнес Уэбб.
Шоу, напуганный такой угрозой, поплелся за ним к двери. Бронзовый молоток и прямоугольная табличка с именем Уэбба нуждались в полировке, и Уэбб пообещал задать своей экономке хорошую взбучку.
Его контора, расположенная на нижнем этаже беспорядочно выстроенного дома, состояла из маленького офиса, библиотеки и убогой гостиной для приема клиентов. Жилые помещения Уэбба находились на втором этаже. Он сдавал одно крыло дома актерам театра, которые регулярно жаловались на разбитые стекла, осыпающуюся штукатурку и чадящие камины. Его клерк жил здесь, и здесь же жила кухарка, она же – экономка. Он не мог угадать, где сейчас находится первый, но вторая в этот час совершала ежедневное паломничество на рынок Клэр-маркет.
Он очень хотел обзавестись более престижным и впечатляющим адресом, предпочтительно в окрестностях Вестминстер-Холла. Этот дом он считал препятствием в своей карьере, несмотря на близость уголовного суда в Олд-Бейли и «Судебных иннов», где собирались адвокаты и барристеры высшего ранга.
Он стал искать бумаги, относящиеся к лорду Баллакрейну, среди других бумаг на столе. Наконец он их нашел и протянул Шоу. Его коллега хмуро просмотрел документы и задал несколько вопросов.
Уэбб, у которого в это время не было срочных дел, усердно разбирал горы бумаг, пока шаркающие шаги в коридоре не возвестили о возвращении клерка.
– Уилл! – зарычал он.
В комнату неторопливо вошел молодой человек – в одной руке он держал перочинный нож, в другой – письмо.
– Чей-то слуга принес его. Оно для этого парня, Баллакрейна. – Он небрежно бросил конверт на стол и стал чистить свои выпирающие зубы кончиком ножа.
– Где ты был, черт побери?
– В таверне, – пробормотал Уилл.
– Ты не должен уходить без моего разрешения!
– Вас не было, и я не мог отпроситься.
Из этого мошенника получится хороший поверенный, признал Уэбб, если только он не будет лениться.
– Забери это, – приказал он, толкнув стопку бумаг к нему по столу. – Я уже разложил их по именам клиентов. Начинай составлять просьбы об оплате.
Уэбб подождал, пока Уилл уйдет, а потом осторожно поддел кружок красного воска и развернул пергамент. Заголовок его поразил: когда это леди Лавиния Кэшин успела переехать с Черинг-Кросс на Сент-Джеймс-сквер? Она провинциалка, к тому же недостаточно умна для того, чтобы так быстро утвердиться среди лондонской знати. Ее хозяйкой и компаньонкой была некая миссис Рэдсток, жена дипломата и кузина герцога Холфорда.
Армитидж из Лэнгтри. Уэбб отлично знал, что герцог был старшим сыном давнего покровителя его матери.
Просматривая абзац за абзацем, он обнаружил, что леди Лавиния в субботу посетит вечерний концерт в Ганновер-сквер. Он задержался на описании ее одежды и драгоценностей, которые она собиралась надеть, после чего сложил письмо. Он нашел палочку красного воска, поднес ее к пламени свечи и снова запечатал письмо. Никто не смог бы сказать, что письмо открывали.
– Уилл! – снова крикнул он. – Ты мне нужен!
– Вот и все. – Горничная-француженка выпустила длинный черный локон и намотала его на палец. – Новый костюм так идет вам, мисс. Ах, как вам повезло – у вас замечательная фигура.
Лавиния хотела попудрить волосы, но тут Фрэнсис Рэдсток впервые мягко ей возразила. То, что Лавиния увидела в зеркале, компенсировало ее разочарование. Селеста взбила и начесала короткие локоны, собранные на висках, придав им модную пышность. Рубины в гребнях вспыхивали в свете свечей и добавляли блеска ее лифу из кремового атласа. Она коснулась одной из кружевных бабочек, пришитых к тонкой верхней юбке бального платья.
Она вставила рубиновые сережки в мочки ушей и потянулась за фамильным ожерельем, когда в комнату вошла ее компаньонка. Фрэнсис была завита и напудрена, на ее запястьях сверкали изумрудные браслеты.