Тем не менее этого не случилось.
Она не переставала изумляться силе Эйвена и тому, насколько ему удавалось деликатно подчинять ее себе. Прошла всего неделя, а она уже знала, как разжечь в муже пламя страсти. Она знала его любимые блюда, запахи и музыкальные пристрастия. Она забрасывала его вопросами и получала на них ответы. Иногда это были шутки, иногда поцелуи или объятия, заставлявшие ее забывать свой вопрос.
Кое-какие факты Бриджет все-таки выцарапала. Отца Эйвена звали Симон Катберт Синклер, мать — Мэри Элизабет. У него были брат и две сестры, но все трое умерли в детстве. Он увлекался плаванием, верховой ездой и фехтованием. Раньше любил охоту, сейчас сохранил интерес к рыбалке. Эйвен признался, что получает удовольствие от хорошего боксерского поединка, ежедневно уделяет внимание газетам и старается прочитывать по книге в неделю. Конечно, все это было до того, как она, Бриджет, вошла в его жизнь. Теперь чтение будет забыто надолго, объяснил он.
О каких-то вещах муж рассказывал весьма охотно, например о детстве, школе и экзотических местах, которые повидал, находясь вдали от родины. На некоторые вопросы Эйвен отвечал неохотно, и то только если она настаивала.
Как-то раз в саду Бриджет стала расспрашивать его о пребывании на континенте.
— Да, иногда приходилось рисковать, — сказал он, отвечая на вопрос о своей работе на Англию. — Не вижу в этом ничего особенного. Многие из моих друзей подвергали себя опасности постоянно. Они проливали кровь на поле брани, а я сражался с Наполеоном в салонах и на балах. На них сыпались картечь и удары сабель. Их разрывали на части артиллерийские снаряды. Пока они были в самом центре адского пекла, я выуживал крохи драгоценной информации в чужих спальнях и за карточным столом. Что касается опасности или страха, то такой вопрос вообще никогда не вставал.
— Но если б тебя, раскрыли, ты бы погиб!
Эйвен пожал плечами:
— Это же война. Я должен был помогать Англии. В армию меня не взяли, как единственного сына. Не мог же я из-за этого отсиживаться дома. Для мужчины есть кое-что поважнее собственной жизни.
— Честь и достоинство.
— И любовь, — добавил Эйвен.
Были вещи, которые ей очень хотелось знать, но спросить язык не поворачивался. И все-таки однажды — это было глубокой ночью, когда они лежали в постели, только что насладившись друг другом, — Бриджет набралась смелости, благо Эйвен не мог видеть ее лица, и спросила:
— Ты помнишь, как было в прошлый раз? Ты так внезапно отстранился, прежде чем…
Бриджет говорила очень торопливо, так как сильно волновалась. В голосе у нее появились обычно несвойственные ей неприятные визгливые нотки. Раньше это всегда вызывало у нее раздражение. Но сейчас она не могла ничего с собой поделать. Ей было очень неловко обсуждать подобные вещи, хотя многие из них она сама теперь совершала.
— Почему ты сделал это? Тогда ты сказал, что хотел избавить меня от ребенка. Но вспомни, что ты говорил, когда женился на мне… Тебя беспокоило здоровье твоего отца, и ты хотел подарить ему наследника.
Часы медленно отсчитывали минуту за минутой, а Эйвен все не отвечал.
— А, ты про тот разговор! — сказал он наконец. — Тогда я был на дюйм от лжи. Можно даже сказать, солгал. Но я убедился, что обманывал самого себя. Милая Бриджет, дорогая моя Бриджет, мне стыдно сейчас признаваться тебе, но действительно я сказал тебе только часть правды. Как ты помнишь, я сказал, что не хочу лишать тебя удовольствия. Это только одна причина, вторая связана с моей привычкой.
Бриджет лежала очень тихо, а он поглаживал ее плечо и продолжал низким певучим голосом:
— Дорогая моя, тебе хорошо известно, что до встречи с тобой я вел отнюдь не монашескую жизнь. У меня было много женщин, очень много, и мне совершенно не хотелось плодить внебрачных детей. Поэтому я выработал в себе привычку… Ну ты понимаешь. А в тот раз, наверное, меня просто заклинило. Ты же сама видишь, что со мной делаешь. Но подожди, мы еще посмотрим, как это у тебя дальше получится.
Что он хотел этим сказать? Что способен превратить кровь в ее жилах в огонь? О, это она и так усвоила!
Однажды прекрасным теплым утром, когда они прогуливались вдоль реки, Бриджет, собравшись с духом, спросила напрямик, не хочет ли он приоткрыть завесу вокруг интересующего ее вопроса.
— Ты имеешь в виду мою жену? — Эйвен помолчал с минуту и, тщательно подбирая слова, ответил: — Да, она была красивая. И молодая. Как и я, впрочем. Но мы пробыли вместе не слишком долго.
Бриджет радовалась игре тени и света под сенью листвы, потому что таким образом в какой-то степени скрадывался ее шрам, о котором временами она почти забывала. Но только не за пределами дома.
— Наверное, для тебя это была настоящая трагедия? — нерешительно спросила Бриджет.
Постоянно настороженное отношение Эйвена ко всему, что касалось его личной жизни, не позволяло задать этот вопрос раньше.
— Бриджет! Откуда такая робость? Неужели ты думаешь, что я скорблю о ней? Или сравниваю с тобой? Выкинь эти мысли из головы. Я ничуть не жалею. И никогда не жалел. Да, собственно, и не о чем.
— Но почему-то ты никогда не рассказывал о жене. Совсем ничего. Мне хочется знать, какая она была. Блондинка? Брюнетка? Меньше меня ростом или…
— Это не важно, — сказал Эйвен, подобрав камешек и кидая его в воду. — Сейчас это не имеет никакого значения, И прежде тоже не имело. Наши отцы хотели, чтобы мы поженились, а мы с ней согласились. Мы были послушными детьми, — добавил он с иронией и усмехнулся.
— Но когда она… когда ее не стало, ты начал заниматься сбором секретных сведений за границей. Ты делал это для того… Вероятно, таким образом ты хотел забыть ее?
— Так все думали. А я никого не разубеждал. Зачем? Ведь это так понятно. Молодой человек с горя пустился во все тяжкие. Передо мной сразу распахнулись двери в самые разные места. И я бездумно предался развлечениям.
— И это соответствовало действительности?
— В одном — несомненно. Тогда у меня не было никаких дел, которые требовали бы немедленного возвращения в Англию. Я не замечал, как шло время, но война затянулась, и вместе с ней мое пребывание в Европе. Таким образом, через несколько лет я успел забыть первопричину. Только не надо меня жалеть, Бриджет. Конечно, ситуация прискорбная, но я извлек из нее какую-то пользу. Теперь все это уже в прошлом. Давай не будем говорить о бесполезных вещах! Тем более грешно делать это в такой прекрасный день. — Помолчав, он поспешил сменить тему: — Скажи-ка мне лучше, хочешь ли ты научиться ловить рыбу? В доме наверняка найдется несколько удочек. Или ты боишься червей?
— Не могу сказать, чтобы они мне очень нравились. Но если ты обещаешь, что не будешь вешать их мне на нос, как сынишка кузины Сильвии, я переживу.
— Даю слово! Пойдем скорее, пока погода не испортилась.