Он нашел нужное место и принялся читать:
– Агара абара гар! Карера бурера бер! Сюбага забага стюб!
Алиска опять засмеялась. Внезапно один из котов повернул голову и посмотрел на Жарова.
– Агара абара гар – шираз! – продолжал Жаров. – Карера бурера бер – гараз! Сюбага забага стюб – атас!
– Там что же – так и написано – атас? – спросил Клюев.
– Какое-то восточное слово. Не мешай, – сказал Жаров. – Агара абара гар – самар! Карера бурера бер – базар!
Меж тем кот отвлекся от миски и медленно пошел к Жарову. Краем глаза он видел, что Алиска уже не смеется. Она с тревогой смотрела в его сторону. Произнесла, протягивая руку:
– Подействовало, смотрите! Он идет.
Жаров вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Вся его рука была уже в крови.
– Держись! – воскликнул Ярцев. – Сейчас бросится.
Жаров не двинулся с места. Кот подошел к нему вплотную, и скрылся под раскрытой книгой. Жаров почувствовал влажно прикосновение к своим пальцам. Инстинктивно хотел отдернуть руку, но удержался. Пусть будет эксперимент. Если укусит, то не так уж и страшно.
– Что он там делает? – просил Пилипенко, подходя.
– Он лижет мне руку, – сказал Жаров.
– Зачем?
– Слизывает кровь с пальца.
Пилипенко нагнулся и посмотрел под книгу. Его лицо выражало глубокую задумчивость.
Меж тем коты, один за другим отвалились от миски и принялись кататься по земле, гребя лапами, вяло борясь друг с другом.
Ярцев в своем спецкостюме с длинными рукавами стоял в нерешительности.
– И это все? Будут они атаковать или нет? – с раздражением спросил он.
– Скорее – нет, – сказал Пилипенко. – Но этот дурацкий эксперимент все же, возможно, будет иметь результаты.
– Неужели? – удивился Клюев.
– По крайней мере, одно происшедшее в ходе эксперимента событие навело меня на кое-какую мысль… Доктор Минин, можно тебя на минутку?
Пилипенко отвел Минина в сторону и о чем-то вполголоса поговорил с ним. Коты продолжают резвиться под действием валерьянки.
* * *
На обратной дороге Минина забросили в судебный морг, все остальные вернулись в управление. Жаров не задавал лишних вопросов, по опыту зная, что на этой стадии расследования его друг лишь только огрызнется в ответ. А то, что расследование почему-то вступило в новую фазу, было вполне ясно: иначе зачем отвезли Минина в морг?
Минут сорок просидели в кабинете следователя, словно в каком-то клубе: Жаров читал газеты, а Пилипенко с Клюевым играли в шахматы. Да, это и вправду был клуб – продолжение тайной курилки в 5-й школе, бывшей женкой гимназии, ее коридоров и классных комнат, которые когда-то были переполнены шустрыми гимназистками…
Во дворе затормозила машина, хлопнула дверь. Вскоре вошел Минин, в распахнутой куртке, с болтающимся шарфом и, как всегда, с бумагами в руках.
– Все так, как ты предполагал, – с порога сказал он. – Раны у Карасика ничем не примечательны, меж тем как раны старушки полны кошачьей слюны.
– Вот видишь, – сказал Пилипенко, обернувшись к Жарову, – этот нештатный эксперимент все-таки изрядно помог расследованию.
От внимания Жарова не ускользнуло, что его друг в этот момент легонько прищелкнул пальцами под столом. Значит, понял что-то важное, – подумал Жаров, заметив также, что этот ключевой жест не всегда демонстративен.
– Что сие может значить? – спросил Жаров, невольно подражая архаичной речи Пилипенки.
– Не знаю, не знаю… – проговорил следователь, но журналисту было вполне ясно: все он теперь знает.
Ладно, если его не хотят посвящать в служебные тайны, он просто уйдет. Отправится в редакцию, что-нибудь вяло поделает там… Правда, и дел на сегодня не было никаких: текущий номер сверстан, а до следующего еще можно отдохнуть день-другой.
– Ты в контору или домой? – зачем-то поинтересовался Пилипенко и, получив ответ, утвердительно кивнул.
В одиннадцать часов ночи он появился на пороге редакционного офиса или «конторы», как он переиначивал это слово.
– Думаю, нам есть смысл кое-куда прогуляться, – объявил следователь. – Это в центре, пешком.
Жаров накинул плащ. Ладно, вообще не буду задавать никаких вопросов, раз так.
Они прошли мимо памятника Лесе и углубились в старые дворы нижнего города. Говорили о чем угодно, только не о насущном деле. Внезапно Пилипенко остановился.
– Это здесь, – объявил он.
Они стояли напротив одноэтажного дома с темными окнами. Ограда возле дома была кованой. Пилипенко потрогал вычурные завитки.
– Сразу видно, хороший кузнец, – сказал он.
– Что это за дом? – спросил Жаров.
Пилипенко косо посмотрел на него, проговорил:
– Скажем так: мастерская.
– Чья – кузнеца? Не этого ли Гущина, что за моей Лидочкой ходит?
– Точно. Этого.
Жаров встревожился:
– Ты что замыслил-то? Уж не собираешься ли туда лезть?
– Именно. А ну, подсади!
– Так, может быть, я с тобой? – без особой надежды пробормотал Жаров и получил в ответ отрицательный жест накрест поставленных рук.
Пилипенко занес ногу на ограду. Пожав плечами, Жаров помог ему подняться.
– А мне что делать? – спросил он уже через кованые листья и цветы.
– Стой на атасе. Помнишь, как за инжиром лазили?
Жаров, конечно же, все помнил. Глубоко засунув руки в карманы плаща, надвинув берет на глаза, он прохаживался по улице, поглядывая по сторонам. Инжир, конечно, самая вкусная ягода на свете. Хозяева, которых маленькие Вова и Витя обворовывали каждый сентябрь, для чего и с уроков сбегали, давно уже умерли. Их красавица-дочка вышла замуж, продала дом и уехала с мужем неизвестно куда. Дом перестроили, теперь там жил нувориш. Быстро, легко и бессмысленно изменился мир…
Жаров услышал шаги. Сквозь орнамент просунулась рука, положила на основание ограды длинный сверток, он металлически звякнул о камень. Затем над мертвым растительным царством возникла нога. Пилипенко перевалился через ограду. Жаров помог ему спуститься. Следователь забрал сверток и засунул его за пазуху.
– Что это? – поинтересовался Жаров, впрочем, не ожидая ответа, но Пилипенко охотно пояснил:
– Инструмент. С его помощью кузнец держит заготовку на наковальне.
– Что ты все темнишь? – с раздражением произнес Жаров. – Друг, называется.
– Так надо, – спокойно возразил Пилипенко. – Мы отлучимся ненадолго, а ты подожди в редакции. Когда закончим операцию, я все тебе расскажу. Будет у тебя совершенно улетная статья.