Воспитанница любви - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Тартынская cтр.№ 51

– Антип Игнатьевич, там вас спрашивают, – ворвался Сашка с сообщением. – Кажется, от губернатора.

Сашка округлил глаза, увидев сестрицу наедине с антрепренером. Антип Игнатьевич подскочил и засуетился:

– Сюда, сюда ведите посланца. – Он махнул Вере рукой: – Ступай, душенька, у меня дела.

Вера выскользнула за дверь, где ее ждал Сашка, чтобы наброситься с вопросами:

– Ты что здесь делаешь, Вера? Уж не амуры ли у тебя с нашим старцем?

– И вовсе он не старец, а ты глупый, Сашка, – засмеялась актриса. – Уж и поговорить нельзя, все одно у тебя на уме.

Сашка погрозил пальцем:

– Смотри, Вера! Убью любого, кто тебя тронет, пусть это и антрепренер и от него зависит моя актерская судьба.

Вера дернула его за вихор:

– Помнится, тебе что-то поручили, братец? Исполняй, ангел мой. И не смей мне грозить, ты, записной волокита!

Сашка улыбнулся и, чмокнув ее в щечку, помчался исполнять поручение антрепренера.

Вняв предупреждению наставника, Вера велела перенести костюмы, предназначенные для премьеры, к себе в номер. К тому же требовалось кое-что доделать и подшить. Девушка ужасно боялась предстоящего дебюта. Чем ближе премьера, тем невозможнее казалось ей выйти на сцену перед публикой, пусть и в роскошном костюме (а уж она постаралась!) и в любимой роли.

Самое хлопотное – это обувь. Вера заказала сапожнику две пары изящных башмачков, но они еще не были готовы. Вечно пьяный сапожник уверял, что поспеет к сроку. Девушка знала, что у него золотые руки, что он славный мастер, но все же…

– Не извольте беспокоиться, барышня! Сработаем на совесть. Мне бы гривенничек на поправку.

Вера сердилась, но гривенник давала. Сапожник и впрямь был мастер, башмачки выходили просто загляденье. Одни предназначались для Офелии, другая пара – на теплые дни, которые вот-вот наступят.

А весна была на пороге: звенела капелью, оглушала солнцем и волновала кровь. Вера, и без того вздернутая накануне премьеры, вовсе перестала спать. Свежий ветер приносил тревогу, звал ее куда-то, беспокоил. Девушка томилась неясными желаниями, не находила себе места, а когда созрела луна, она и вовсе потеряла покой. Вере казалось, что она слышит чей-то далекий зов, душа ее рвалась неведомо куда, и хотелось плакать. Когда же удавалось заснуть, снилось что-то волнующее, отчего наутро усиливалась тоска и щеки алели, как от стыда.

Театр вытеснял из памяти Веры прошлое, все реже она вспоминала Вольского. Однако в эти лунные ночи проснулась тоска по любимому. «Почему он не ищет меня? – истязалась Вера. – Неужто забыл, женился?» Одно это предположение причиняло ей боль. Может быть, Вольский только вздохнул с облегчением, когда Вера пропала. Все разрешилось без его участия, без ссоры с маменькой. А Веру ждет судьба Анастасии. Богатый покровитель, поклонники, раннее старение, скорое забвение…

Отчего же она, почти не раздумывая, отвергла предложение купца Прошкина? Ведь ее ожидала спокойная, беспечная жизнь за его мощной спиной. Тихий семейный быт, куча детишек, церковные праздники, пироги да кулебяки. Словом, сытое, растительное существование! Нет, она слишком жива для этого и уже коснулась тайны любви, без которой немыслимо для нее благополучие и счастье.

Верно, она привязалась бы к мужу, который вовсе не урод, даже напротив: сказочный богатырь с лубочной картинки. Но где то жжение в груди, когда хочется плакать и смеяться в одночасье? Где переполненность души, когда захватывает дух и хочется лететь? Где то состояние, когда от прикосновения руки пробегает трепет по всему телу и ненасытимая жажда терзает его? Когда один взгляд возлюбленного способен повергнуть в прах или возвысить до небес?..

– Где ты, мое счастье? – плакала Вера у ночного окна, заглядываясь на луну. – Кто рядом с тобой теперь? Сколько людей могут видеть тебя, говорить с тобой, прикасаться к тебе, только не я… Отчего не я? Если это надобно мне, чтобы жить? За один поцелуй твой я отдала бы все, что имею…

Она причитала, как простая баба, и это было вполне естественно.

– Любовь моя, вспомни обо мне! Приди, мой возлюбленный. Приди, мой сокол ясный, незабвенный. Не дай погибнуть без тебя, спаси. Спаси меня, любимый.

Опомнившись, Вера стыдилась плача, обращенного к земному человеку, и воссылала молитвы к Богу, успокаивалась и засыпала. А утром ее помыслами завладевал театр, премьерные хлопоты. Ночные грезы забывались, мысли о будущем уходили на задний план, и все неумолимее надвигалась премьера.

В этот день театр кипел уже с утра. Актеры репетировали, подгоняли костюмы, доучивали роли. Все билеты были распроданы, ожидался сам губернатор с семейством. Губернская знать последовала примеру городского главы и запаслась дорогими билетами: в ложи по тридцать рублей и в кресла – по десять. К тому же в городе с недавних пор стоял гусарский полк, и добрая половина мест была раскуплена офицерами. На огромной афишке, красующейся возле театра, среди прочего значилось, что в роли Офелии выступит вновь ангажированная актриса, госпожа Кастальская. Под этим сценическим именем выступала Анастасия, и Антип Игнатьевич предложил его Вере. Девушке было все равно, а ему по старой памяти приятно.

Несмотря на хорошие сборы, Антип Игнатьевич изрядно волновался и бледнел. Наскучавшаяся в Великий пост публика жаждала зрелища. Поймут ли трагедию, примут ли? Вот еще внутри театра что-то назревало, а предугадать срыв было невозможно. Вера не чаяла дожить до спектакля в здравом уме и твердой памяти: она едва не заболела и не слегла в постель. Один Сашка, казалось, был беспечен и весел, как всегда. Заглянув к Вере на обед, Сашка обнаружил сестрицу в полном расстройстве нервов. Она не могла ни пить, ни есть, лишь металась по комнате от одного костюма к другому, нашивала стразы и кружева, примеряла готовые башмачки. А то принималась повторять и без того уже затверженную роль и уверяла, что непременно, непременно что-нибудь забудет. Ее волнение пробрало и Сашку. Он тоже решил повторить несколько положенных ему фраз и умчался в театр.

У Веры для Офелии было три перемены костюма: придворный, траурный и «смертный», как она обозначила белое, простое, трогательное платьице, должное подчеркнуть невинность и беззащитность безумной героини. Кажется, все готово, отпарено, отглажено. Нанятая Верой девушка готовилась снести костюмы в театр. Юная актриса навязала на запястье свой талисман и присела на минутку, чтобы все припомнить и собраться с духом.

Уже темнело, и театр встретил Веру непривычным множеством огней. Антип Игнатьевич был неузнаваем в своей торжественности: он уже входил в роль и раздавал последние указания, трагически жестикулируя и играя низкими нотами сильного голоса. Увидев бледную как полотно Веру, он важно кивнул и изрек:

– Трепещи, дева, это полезно для начинающей, после же придет разумное спокойствие. Актер – это инструмент, улавливающий все мелкие подробности человеческих чувств. Наслаждайся, покамест не охладела ко всему.