— Когда я их получу?
— О, где-то, наверно, на следующий день. Посмотрим, далеко ли вы с ними пойдете. А теперь я с вами прощаюсь. Можете попытаться отследить мой звонок.
— Подождите минуту…»
Телефон умолк.
Ленгтон потер лоб и дал знак заново прокрутить пленку. И так три раза. Все слушали замерев.
— Спасибо, что принесли нам это, мистер Рейнольдс, — сказал наконец Ленгтон и извлек кассету. — Говорите, вы не сделали копий?
— Нет. Но похоже, что зря.
— Я попросил бы вас ничего с этим не делать. Этот звонок не должен быть опубликован вплоть до моего разрешения.
— Буду ждать второго…
— Мистер Рейнольдс, это крайне серьезно. Содержание этого разговора не должно быть напечатано в вашей газете или использовано в других целях. Надо отправить это экспертам — посмотрим, что они сумеют выяснить. Если преступника арестуют, эта запись послужит веским доказательством, поскольку мы сможем сопоставить голоса.
Анна прошла к своему столу, чтобы еще раз глянуть, как связывался с прессой убийца Черной Орхидеи, затем вернулась в кабинет Ленгтона. Она прокрутила в памяти эти переговоры, сравнив «оригинал» с текстом подражателя, звонившего Рейнольдсу. Почти слово в слово!
— Знаю, — спокойно сказал Ленгтон, когда она напомнила ему об этом.
— И что мы теперь будем делать? — спросила она.
— То, что я сказал: отнесем в лабораторию на экспертизу и посмотрим, что они нам выдадут. Тот журналист в Лос-Анджелесе не записал телефонный звонок. Так что по сравнению с ними мы чертовски продвинулись вперед. А еще — если у него остались ее вещички, он пришлет их твоему приятелю. Убийца-прототип так ведь и делал?
— Да, тот присылал содержимое сумочки жертвы.
Ленгтон побарабанил пальцами по столу:
— Боже всемогущий, в это даже не верится, правда?
Анна не ответила.
— Очень надеюсь, что он не выкинет никаких глупостей и ничего не опубликует, особенно после моего разговора с профессором Марш. Она была абсолютно уверена, что, если мы придержим информацию в прессе, убийца пойдет на новый контакт. И оказалась весьма прозорлива.
— Да, ты это говорил. — Анна почувствовала раздражение. — Уверена, что мистер Рейнольдс не сделает ничего такого, что помешало бы расследованию.
— Черт, нам остается на это надеяться, — резко сказал Ленгтон.
Запись звонка обработали и подвергли экспертизе. Было непохоже, что звонивший пытался изменить свой голос. Эксперты-криминалисты определили, что это мужчина средних лет, с хорошей дикцией, прекрасно образованный, с отчетливыми аристократическими интонациями и прямо-таки излучающий самонадеянность. Они предположили, что дальнейшее сопоставление голосов будет проблематичным, поскольку на этой записи голос был явно приглушен и сопровождался неотчетливым посторонним звуком. Притом не было хорошо различимого шумового фона, который помог бы вычислить возможное местонахождение звонившего, но со временем эксперты могли бы подробнее проанализировать запись и извлечь из нее больше информации.
Ленгтон с досадой вздохнул. Все совещание он не переставая курил.
— Что ж, наши итоги: несмотря на то что изображение преступника вовсю распространяется прессой, новостными каналами и даже развлекательными, наши эксперты по-прежнему испытывают серьезные проблемы. Они всерьез сомневаются в том, что сумеют идентифицировать записанные голоса. И это, увы, не вселяет оптимизма.
Послышался общий вздох разочарования.
— Знаю, знаю, — продолжал Ленгтон, — для нас ценна каждая минута. А им требуется много времени. Они твердят, что фонетический анализ такого типа весьма трудоемкий, что требуется кропотливая подготовка образцов речи и тщательное изучение их акустических и прочих характеристик. А покуда нам придется делать хорошую мину при плохой игре, потому что экспертиза займет не одну неделю. Сравнить неизвестный голос на пленке с голосом реального человека — а нам чертовски повезет, если мы его заполучим, — это совсем не то, что сопоставить «отпечатки голоса» по аналогии с отпечатками пальцев. Эксперты отказываются представлять такие результаты в суде в качестве доказательства, потому что это может ввести людей в заблуждение. Или, другими словами, ребята в лаборатории долбаются с этим как могут, стараясь что-нибудь для нас нарыть, и если — подчеркиваю: если! — мы доберемся-таки до этого проклятого подозреваемого, мы, конечно, сумеем сопоставить голоса. Но это только задаст нам направление работы — ничего более существенного!
Разочарованной бригаде детективов ничего не оставалось делать, как продолжать возделывать старую почву. Ничего нового не принесли попытки отследить объявление, на которое отвечала Луиза Пеннел. Они так далеко были от успеха, хотя и связались буквально с каждой газетой и журналом, — сказывалось и то, что неизвестен был сам текст объявления. Все, что им оставалось, — это проверить все объявления, опубликованные около 16 мая, касающиеся занятости населения.
Той ночью Анна не могла уснуть, звонок Рейнольдсу не выходил у нее из головы. Все они знали, что хватаются за соломинку, но ее не оставляла мысль, что этот последний контакт на самом деле крайне важен.
День тринадцатый
Следующим утром Анна позвонила Шерон и спросила, сможет ли та с ней встретиться. Девушка уклончиво ответила, что на девять пятьдесят у нее назначена встреча, но ей было бы очень желательно заблаговременно вернуться домой.
Анна была у ее квартиры уже к девяти, но, когда позвонила в дверь, никто не ответил. Она недовольно потянулась опять к звонку, но Шерон так и не отозвалась. Анна уже собралась уходить, когда дверь все же отворилась.
— Ее нет. — Открывшая дверь женщина была в твидовой юбке и розовой двойке, с ниткой жемчуга на шее. — Она ушла где-то минут пять назад.
Анна предъявила удостоверение и спросила, с кем она разговаривает.
— Я Корал Дженкинс. Живу на нижнем этаже.
— A-а, вы, должно быть, домовладелица.
— Да. Я получила записку, что кто-то из полиции хотел со мной поговорить, но я уезжала к сестре: она приболела.
— Записка была от меня. Я детектив-инспектор Анна Тревис.
— Я знаю, о чем вы хотите поговорить. Шерон рассказала мне, что случилось с ее соседкой. Для меня это был шок, хотя я толком и не знала ее. Может, вы зайдете ко мне? Я могу с вами побеседовать: на работу мне только в одиннадцать.
Анну проводили в квартиру на первом этаже, которая была буквально заставлена антикварной мебелью. Миссис Дженкинс заметила, как Анна оглядывается.
— Я часто забегаю в антикварную лавку в Альфиз-маркет за Паддингтоном.
— Должна сказать, — улыбнулась Анна, — у вас много занятных вещиц.
— У меня их намного больше, но мне пришлось пережить крайне неприятный развод. Я прежде жила за Сент-Джонс-Вуд, но вынуждена была продать дом, чтобы выплатить ему оговоренную сумму. Это была солидная недвижимость, так что, продав ее, я сумела приобрести этот дом. Он уже был разделен на квартиры, и мне ничего не пришлось тут делать. К тому же это совсем недалеко от моей работы.