— Да, пожалуйста.
Карманы халата были вывернуты.
— Гм, — доктор Бэнкс немного смутилась.
Она пошла к дверям, но вернулась.
— Как вы думаете, мистер Саммерс, почему я вам не верю?
— Вот этого, доктор, я вам сказать не могу. Будете обыскивать?
— И не подумаю. Но давайте договоримся: я называю, куда вы спрятали таблетки, а вы просто их принимаете. Молча.
Пациент поднял правую бровь.
Доктор минутку подумала.
— Будьте так добры, выньте таблетки из повязки.
— Браво, мисс Адлер.
Таблетки, точно, находились за повязкой, стягивавшей его грудь.
— Так я жду.
— Ну, сейчас.
Саммерс вздохнул: у него не осталось иного выхода, кроме как принять бром. Его компаньон, прячась за газетой, старательно делал вид, что просто кашляет.
— Когда же вы оставите свои глупости! — с досадой сказала доктор.
* * *
К вечеру единственным признаком Рождества были пакет со сладостями от мисс Дэрроу, да букет еловых веток, который миссис Кистенмахер поставила вчера на подоконник. Стояла тишина. В приглушенном свете лампы на ветках мерцала мишура. Двое джентльменов молчали: их невозмутимая надсмотрщица сидела на табурете у окна и читала.
— Кстати, мистер Саммерс, у меня к вам просьба, — сказала она и перевернула страницу журнала. — Завтра у нас должен быть… визитер. Я вас очень попрошу не отпускать в его присутствии никаких замечаний. В качестве рождественского подарка мне, если это поможет.
— О, даже так? — прищурился Д.Э. — Кто же этот визитер?
— Мистер Роблин.
— Санитарный инспектор? — удивился коммерсант. — Что это ему неймется в Рождество?
— Для болезней не существует праздников. В городе два случая заболевания оспой.
— Допрыгались, — усмехнулся Саммерс. — И кто?
Доктор Бэнкс помедлила.
— Мисс Сэндфорд и… и Клей, джентльмены. Я прошу вас не волноваться. Инспектор здоровья прибудет, чтобы установить в городе карантин.
Маллоу вскочил. Он уставился на компаньона. Саммерс тоже сел, но был вынужден опуститься на подушку: сломанные ребра решительно протестовали.
— Это значит, — справившись с болью, произнес он, — это значит, что на каждом доме повесят табличку “Карантин” и никто не въедет или не выедет из города без разрешения инспектора?
— Да, именно. Держите себя в руках, пожалуйста.
— Да держу я, держу. Так, подождите. Значит, никто не сможет посетить нашу станцию?
— Ни в коем случае. Мне очень жаль.
— Но тогда, — коммерсант охрип от волнения, — и комиссия Форда не сможет этого сделать?
— Никто не сможет этого сделать, карантин запрещает любые посещения, — отмахнулась доктор. — Пожалуйста, если мистер Роблин попросит вас дать себя осмотреть, или рассказать о своем самочувствии, или…
— И также Клею никто не сможет задать ни одного вопроса? Нет, стоп, телефон.
Доктор вздохнула.
— Я боюсь, что мистер Клей в ближайшую неделю вряд ли сможет отвечать на вопросы, даже по телефону.
— Станция останется без клиентов, — не веря своим ушам, произнес Маллоу, — но мы в этом не виноваты…
— Разумеется, не виноваты.
— Причина вполне официальная.
— Да, безусловно, официальная.
— Бог мой, — выговорил Саммерс. — Доктор, с Рождеством. Вы нам сделали сейчас такой подарок, которого и представить себе невозможно!
— Тише, пожалуйста. С Рождеством, джентльмены.
3 января 1912 года, утро
— Здесь?
— Тогда, может быть, вон там?
Доктор даже заглянула в прорезь пододеяльника.
— Не угадали, доктор.
— Карман?
Саммерс (он был в палате один) вывернул карман: носовой платок, исписанная бумажка, которую он тоже развернул, фантик от конфеты.
Но провести доктора Бэнкс было не так-то просто.
— Раскройте ладонь, — потребовала она — Правую. Левую. Поднимите подушку. Теперь встаньте и снимите простыню.
Но ни под простыней, ни в наволочке, ни даже в матрасе ничего не оказалось. Штопка мисссис Кистенмахер осталась нетронутой, все тридцать пять веревочек, заставляющих матрас сохранять форму, были на месте.
— Гм, — удивилась доктор Бэнкс. — Вы что же, хотите сказать, что выпили?
Ее пациент обреченно пожал плечами.
— Ну, хорошо, — подумав, сказала доктор, и достала из кармана своего белого халата карандаш. — Теперь встаньте прямо. Посмотрите туда. Сюда. Теперь вытяните руки…
Что бы ни делал пациент, лицо ее выражало скепсис.
— Я бы хотела вас предупредить, мистер Саммерс, — сказала она, — вы не сможете водить машину.
— Почему? — испугался коммерсант.
Доктор Бэнкс вздохнула.
— Потому что вам будет больно. Заводить стартер, удерживать руль и переключать рычаги. Любое значительное усилие рук приведет к напряжению мышц груди — вам будет больно. О бильярде вам придется забыть. Мало того. Если вы захотите сесть, встать или лечь, если кто-нибудь захочет дружески ткнуть вас под ребра или похлопать по спине — все это будет больно.
— Подождите, — медленно произнес коммерсант, — что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, первые несколько месяцев, — поправилась доктор. — Когда мистер Маллоу закончит читать в уборной, передайте ему, пожалуйста, чтобы спустился ко мне в кабинет. После этого мисс Дэрроу принесет вашу одежду и можете отправляться домой.
5 января 1912 года. Дом Клея
— Что? — круглое, мягкое лицо директора покрывали крупные капли пота. — Да, мистер Форд.
Клей лежал в постели. Чтобы попасть к нему в дом, пришлось получать свидетельство о вакцинации у доктора и специальное разрешение у санитарного инспектора. На Клее была ночная рубашка, кожа покрыта струпьями, он сильно похудел, и вид имел до того жалкий, что делалось совестно.
— Вакцинация? — с некоторым напряжением бормотал в трубку директор. — Мне очень жаль. Да. Да, я не вакцинировался.
Клей вытер лоб. Он телефонировал на "Форд Мотор” уже в седьмой раз. Компаньоны ободряюще покивали. Директор сделал глубокий вдох и продолжал, глядя в исписанный лист, который держал в руках:
— Я решился обеспокоить вас вот по какому поводу. Это очень способные молодые люди, очень. Незаурядная находчивость, универсальность мышления, умение налаживать связи… Я… да, безусловно, это не отменяет моей вины. Я как раз… Я весьма сожалею. Объяснительное письмо? Так вот… да-да… видите ли, в чем дело, мистер Саммерс и мистер Маллоу убедили меня в том, что пока наш филиал не может функционировать, отчего бы им не принести пользу компании по-другому?