Думай, Натаха! Цигель, цигель, ай лю-лю! Промешкаешь, и придется рубить не палец, а всю руку!
Чтобы не испугаться крови, надо, чтобы ее не было!.. Вот это я ляпнула… Хотя рану можно прижечь! Обезболивание у меня халявное. Раскалю нож на конфорке и – хрясь!
Значит, все-таки на кухню!
Больше я не медлила ни секунды. Набрала в подол футболки бинтов, пузырек с йодом в руку, иголка с ниткой не нужны – рану мне в больнице зашьют. Ссыпалась про лестнице, шуганула тараканов, зажгла конфорку. Ножи красовались на магнитной держалке, все размеры на выбор. Я сцапала самый огромный, как у Людоеда в первой части «Изумрудного города». Ба-га-ра! Ух, и хрястну сейчас!
Было так страшно, что меня пробило на смех.
Шип между тем немного загнулся и потемнел, став похожим на коготь какой-то нечисти. Подушечка пальца покрылась глянцевой травяной корочкой, а вздутие на ней выросло в недвусмысленную почку.
Нож на конфорке раскалился докрасна и стал наливаться оранжевым.
Я подержала над огнем кухонную доску – некогда шпарить кипятком, будем считать, что и так стерильно.
Положила палец.
Взяла нож.
Примерилась… Ох, как бы не промазать!
Замахнулась, зажмурилась… Так не годится. Смотри, Натаха! Без руки ведь останешься!
Замахнулась еще…
– Отставить! – гаркнул Пороховницын.
Он стоял на пороге в своей заношенной камуфляжной куртке, куда там тысяче принцев на табуне белых коней, куда всем вместе взятым данилам козловским! Принцы – сказочные, артисты всего лишь играют таких, как Пороховницын. А лейтенант настоящий. Он меня спасет!
Глава IX. Гаражные кошмарики
– Не смотри. Не смотри, я сказал! – колдовавший над моей шипастой рукой Пороховницын бесцеремонно схватил меня за челюсть и повернул голову, как лампочку. – Еще раз попытаешься, завяжу глаза!
Я вздохнула и стала смотреть в другую сторону. Тоже интересно. Вон старинные книги на полке, вон заготовки для колышков – есть чистые, есть с начатой значкасто-паучкастой резьбой. Приятно, что я угадала: в гараже у дяди Саши была мастерская колдовских штучек. Пороховницын все знал и помалкивал, даже ключ от ворот спрятал.
А вот насчет «большой тайны» я ошиблась. Хотя как сказать? Дядя Саша на самом деле продал машину, чтобы освободить место в гараже. Но делал не большую штуку, а множество маленьких и накупил для них инструментов, каких не увидишь ни в одной автомобильной мастерской. Пинцеты, лопаточки или скальпели, смахивающие на хирургические, огромная лупа на специальном столике, крохотные тисочки и станочки, на которых лепреконы могли бы вытачивать детали для своих часов…
В крышу было врезано мансардное окно с недавними потеками строительной пены по краям. Под окном, придавая гаражу обжитой вид, стоял диван-раскладушка. Пороховницын сказал, что у дяди Саши в последние годы болели ноги, и он старался прилечь где только можно.
Сейчас на диване лежала я, протянув руку на столик с лупой, и Пороховницын ковырял мой палец при шестикратном увеличении. Иногда он дергал и крутил руку, укладывая, как ему удобней, иногда звякал инструментами, а один раз со стороны лейтенанта явственно потянуло дымком. Угадать, что там творится, было невозможно, я ведь совсем не чувствовала боли. А Пороховницын возился так долго, что у меня разыгрывалось воображение. За прошедшее время можно было все пальцы порубить на монетки!.. А вдруг он так и делает? Отрезает кусочек, видит, что растение пустило корни еще глубже, отрезает другой… Так и нашинковал полруки и теперь, добравшись до локтя, красиво зашивает культяпку!
Я пыталась подсмотреть, а лейтенант не позволял и сердился. А раз он считал, что зрелище не для девочки, то мои фантазии становились только мрачней. Скосив глаза, я могла видеть пока целое плечо. Это немного успокаивало.
– Задала ты мне работку, Наталья, – вздохнул Пороховницын. И вдруг замычал: – М-м-м-а-а-а-м-м-м-у-у-у-м-м-м…
С перепугу я попыталась выдернуть руку, но лейтенант не дал. Перед глазами у меня замаячил кулачище размером с дыньку, мол, не мешай. А концерт для обитателей коровника продолжался: – М-м-м-ы-ы-ы-м-м-м-а-а-а-м-м-м…
Я извернулась посмотреть, что там спятивший лейтенант натворил с рукой. Кулачище немедленно раскрылся и повернул мою голову носом к стенке. Все же я успела заметить, что в руку от пострадавшего пальца до самого локтя воткнуты сотни обычных портняжных булавок с головками шариком, а между ними натянуты нитки. Не обошлось и без дяди-Сашиных значков-паучков: лейтенант нарисовал их прямо на коже черной и красной ручкой… И что тут такого, на что мне смотреть нельзя? Только страху нагнал своей конспирацией.
– М-м-м-э-э-э-м-м-м, – перешел с коровьего на козий язык Пороховницын.
Я поудобнее устроилась на диване. Пускай мычит, лишь бы руку сохранил. Она у меня одна. Есть вторая, но левая, а эта правая, «мышиная». Без мышки невозможно работать в фотошопе.
Дяди-Сашины колдовские изделия занимали целый стеллаж на длинной стене гаража. Или не колдовские – откуда мне знать, почему здесь оказался, например, аквариум с засохшими на стеклах зелеными водорослями и какими-то бурыми комками на дне? А булыжник по виду – выковырянный из мостовой на нижнемеленском Бродвее?
Между прочим, я открыла, каким способом дядя Саша покрывал колышки значками-паучками: сделал железные штампики в форме значков и ударом молотка впечатывал их в деревяшку. Штампики хранились в коробке с ячейками, наверное, разложенные по алфавиту, которого я никогда не узнаю. Может, аквариум и булыжник вроде них – не колдовские инструменты для колдовства?
Пороховницын между тем намычался и заговорил по-человечески:
– Знаешь пословицу «Любопытство кошку сгубило»?
Я только вздохнула в ответ.
– На два часа тебя оставили за старшего, а ты смотри что наворотила, – продолжал Пороховницын. – Сама чуть не погибла, колышки из грядки выдернула, траву посадила под окном, а она часа через два даст семена…
«Колышки-то почему нельзя?» – хотела спросить я, и вдруг руку дернуло! Резко, больно. Показалось, что Пороховницын вырвал ноготь. Ага, он меня нарочно болтовней отвлекал!.. На глаза навернулись слезы, я сама не поняла, от боли или от радости. Я ЧУВСТВУЮ БОЛЬ! Я БОЛЬШЕ НЕ ДУБОЛОМ!!
– Готово, – будничным тоном сказал Пороховницын. – Смотри, и давай забинтовывать. Не совсем чисто получилось.
Я посмотрела и бросилась ему на шею. Лейтенант отворачивался и бурчал, что ничего особенного не произошло. Вот если бы я успела отрубить палец, тогда была бы история.
Палец был как новенький, с тончайшей розовой кожицей на подушечке. А ведь совсем было превратился в растение, даже почку выпустил. Только ноготь Пороховницын срезал до мяса, открывая незажившую ранку от шипа.
– Новый шип не вырастет? – спросила я, глядя, как лейтенант щедро заматывает палец бинтом. (Надо будет снять повязку и заклеить ранку пластырем, чтобы папу не пугать.)